В Париже восемнадцатого века салоны были устоявшимся институтом. В их центре неизменно находилась женщина, обладавшая финансовыми ресурсами и социальными связями, чтобы собрать вокруг себя группу постоянных посетителей из разных слоев общества. Обычно важно было решить, к какому салону принадлежать; переходы из салона в салон не одобрялись. Каждый салон был своей маленькой вселенной, и салоны конкурировали друг с другом. Если видный член клуба переходил из одного салона в другой, это вызывало небольшой скандал. Из всех салонов самым интересным был салон мадам Жоффрен.
Никто не мог предположить, что мадам Жоффрен сможет возглавить салон, тем более выдающийся. Она родилась в буржуазной семье: ее отец имел придворный чин камердинера, а мать происходила из банкирской семьи, но они не придавали значения образованию дочери. Юная Мария-Тереза в основном воспитывалась бабушкой, к которой она переехала жить в возрасте семи лет. Отсутствие формального школьного образования будет преследовать ее всю жизнь, оставив ее, будущую салонньерку, с неуверенным знанием французской грамматики и правописания. В возрасте тринадцати лет ее обучение закончилось, когда родители устроили ее брак с пятидесятилетним бизнесменом. Брак был заключен в четырнадцатый день рождения мэр Терезы.
Анисет Шарль Габриэль Леммонье, Чтение трагедии Вольтера "Китайская сирота" в салоне Мари-Терезы Роде Жоффрен в 1755 году, ок. 1812 г. (ШАТО ДЕ МАЛЬМЕЗОН, ФРАНЦИЯ)
Не имея высшего образования, новоиспеченная мадам Жоффрен компенсировала его целеустремленностью. Ее муж жестко контролировал финансы, несмотря на процветающий бизнес по производству венецианского стекла, клиентами которого были придворные. Но она знала, чего хочет. В искусство содержания салона ее посвятила старшая салонщица, мадам де Тенсин, мать философа Жана д'Алембера.
Две смерти, последовавшие одна за другой, проложили путь к реализации амбиций мадам Жоффрен. Первая - смерть ее мужа , которая позволила мадам Жоффрен получить контроль над финансами. До конца своей жизни она принимала активное участие в бизнесе по поставке стекла для королевского двора, что включало в себя связи с банкирами в Женеве. Мадам Жеффрин стала, помимо всего прочего, деловой женщиной, хотя сама она не использовала бы этот термин.
Другой смертью стала смерть мадам де Тенсин, которая научила мадам Джеффрин, как построить и содержать салон. Жоффрин позаботилась о том, чтобы унаследовать клиентуру Тенсин из списка "А". Ее целью было создать в Париже XVIII века собрания, похожие на сцену на картине эпохи Возрождения, копия которой оказалась у нее в руках: Рафаэля "Афинская школа", которая изображала самопонимание итальянского Ренессанса как возрождение Древней Греции.
Она с головой окунулась в работу. В ее руках салон становился не просто местом сбора или званым ужином раз в две недели, а тем, что мы сегодня назвали бы инкубатором новых идей. Джеффрин создала сеть связей и продвигала тех, кто имел честь находиться под ее покровительством. Она покупала картины у художников, нуждавшихся в доходах, и каждый год посещала выставку новых картин в Лувре, чтобы быть в курсе последних событий. В области музыки она следила за дебатами между французской и итальянской музыкой и принимала Вольфганга Амадея Моцарта, когда тот приезжал в Париж.
Члены салона мадам Жоффрен настаивали на том, чтобы руководствоваться разумом, а не установленным авторитетом. Это означало, что они оспаривали мнения ранее почитаемых античных философов, католической церкви и любых других институтов, которые утверждали свои убеждения в формах, отличных от аргументированных доводов. В авангарде этого движения были такие свободомыслящие философы, как сын мадам де Тенсин, д'Алембер. Вольтер, самый язвительный из этих писателей, посещал ужины Жоффрен еще во времена салона и с интересом следил за ее делами из Пруссии, где он пытался превратить короля Фридриха в просвещенного короля-философа (с неоднозначными результатами). Хотя сама мадам Жеффрин не стремилась к известности и придерживалась консервативных взглядов, ей каким-то образом удалось воспитать самых радикальных мыслителей своего времени. Ее салон стал известен как "крепость свободной мысли".
Работой, которая подвела итог мировоззрению эпохи Просвещения, стала "Энциклопедия", целью которой было собрать все знания, накопленные человечеством, если рассматривать их в свете разума. Дени Дидро и Жан д'Алембер были идейными вдохновителями этого масштабного начинания, которое в конечном счете заполнило семнадцать томов. Несмотря на свои размеры и всеобъемлющий характер, это была самая последняя попытка составления "Суммы", подобной тем, которые были составлены философами в эпоху Хранилища мудрости или, позднее, в христианское Средневековье. Но помимо того, что она служила собранием знаний, она также была призывом к Просвещению и стала называться, полушутя, "манифестом в семнадцати томах".
Если короткие манифесты были дешевы, то семнадцатитомное собрание всех истинных знаний - нет. Мадам Жоффрен оказала значительную поддержку "Энциклопедии", выделив на это 100 000 ливров; без ее финансирования это масштабное начинание, которое как никакое другое отражало дух эпохи, возможно, никогда бы не было реализовано. Среди знающих людей ее поддержка привела к появлению еще одного названия для 372 улицы Сент-Оноре - le bureau d'esprit - бюро интеллигенции, подразумевая, что мадам Жоффрен была его президентом.
Нападки на авторитеты неизбежно вызвали обратную реакцию. Мыслители эпохи Просвещения вызвали гнев иезуитов, влиятельного ордена, который считал себя интеллектуальной защитой церкви. Даже мадам Жеффрин, хотя она действовала за кулисами, не ушла совсем невредимой, и ее высмеяли в одной из пьес. (Многие философы, начиная с Сократа, были осмеяны в пьесах).
В то время как д'Алембер и "Энциклопедии" занимали центральное место, другой член салона Жоффрена направил идеи Просвещения против другого врага: европейского колониализма. Он был моделью для бледного бюста на портрете Жана-Батиста Белли, а его полное имя было Гийом Томас Франсуа Рейналь.
Конечно, Рейналь разделял ненависть Просвещения к религии, которая для него означала необоснованный авторитет, устаревшее мировоззрение, суеверие и жизнь без разума, что неизбежно вело к фанатизму. Рейналь получил образование у священников-иезуитов и даже был рукоположен в сан, что означало, что он никогда не упустит возможности напасть на католическую церковь в целом и иезуитов в частности. Он был почти так же язвителен по отношению к священникам других религий, особенно яро критикуя буддизм: "Из всех фанатизмов, - пишет Рейнал, используя фанатизм как синоним религии, - он самый ужасный".
Однако основной интерес Рейнала был связан не с нападками на католическую церковь, а с анализом огромных колониальных владений, которые европейцы приобрели за последние столетия. В обширном четырехтомнике он представил читателям экономический анализ истории колониализма. Он начал с огибания португальцами мыса Доброй Надежды и прибыльной торговли с Индией. Затем он обследовал Индию и Китай, где восхвалял систему имперских экзаменов и нападал на буддизм, попутно рассматривая культурные отношения между Индией и Грецией в древнем мире (включая те, которые ранее обсуждались в этой книге). Осмотрев Восток, Рейнал переходит на запад, к моменту, когда испанские исследователи вступают в контакт с Америкой. Он рассказывает о завоевании Кортесом Теночтитлана и жестоком подавлении коренного населения, которое стало результатом этого, включая шокирующую депопуляцию Америки. Он не знал, в какой степени это было вызвано оспой, и приписывал это, не ошибаясь, тому, что он называл "медленной тиранией", систематическому и жестокому подчинению коренного населения.