Щелчок не остался равнодушен к вопросам. У него затряслась голова, длинные черные волосы взлетали вверх и падали; движения тела сделались более оживленными. Он не говорил ни слова, но, как уже втолковывал мне Питерсон, общение ведь не сводится к одним только словам. Он гримасничал, морща бледную кожу на выступающих скулах, и все время энергично мотал головой. Без единого стона или хмыка он выворачивал и сдирал проволочную крышу фургона.
— Понимаете ли вы, зачем я сделал для вас эту модель?
— Понимаете ли вы, зачем разбираете ее?
— Вам очень неприятно находиться среди предметов, которые напоминают вам о родителях?
Внезапно Щелчок свалил остатки проволоки на пол и нагнулся, чтобы сгрести в охапку разорванные фотографии, растерзанные страницы текста. Целенаправленно, с той умело сдерживаемой, обуздываемой злостью, которую мне доводилось наблюдать у всякого рода социопатов в разные годы, он приблизился ко мне и осыпал меня клочками. Обрывки его жизни падали на разные части моего тела. Вот полетела ветка дерева, вот рябь на воде, вот вход в туннель, а вот текст — оборванные фразы и слова: но головокамера может лгать… бессильно барахтаясь… по запаху, исходившему от ее дыхания… Я закивал и улыбнулся.
— Я понимаю, почему вы это сделали. Я вижу, на то есть причины. Вы злитесь на себя самого, на свое положение, и вполне естественно, что во мне вы видите врага. Но я не враг вам, Щелчок, честное слово, я вовсе не враг вам.
Я почувствовал, как где-то в горле зарождается смешок. Я слышал собственный голос, слышал свои слова и восхищался тем, как легко вытекает из меня та исполненная самобичевания дребедень, которой я вдоволь наслушался, будучи студентом-психо-лохом; основной профессиональный этос сводился там к тому, что настоящий специалист по умственным расстройствам должен делать все возможное, жертвовать всем ради блага пациента. Ты только средство, Сэд, ты только транспорт на пути пациента к выздоровлению.
По моим ляжкам сыпались обрывки фургонной жизни.
Выход, сидящая в фургоне, глаза занавешены челкой темных волос…
У меня во рту были волосы.… отцовские волосы…
Фотоснимок полости Щелчкова рта.
Но взгляд никуда не устремлен, во всяком случае, мне не видно, куда…
Кусок картинки — море, отлив в отдалении.
Моя головокамера выхватила ее силуэт на фоне солнца.…
Отпиленный кончик Щелчкова возбужденного члена.
Автофургон — ни для кого не пристанище.…
Щелчок схватился за одну из боковых частей фургона и поставил его у меня за спиной. Джози, не спросив моего позволения, достала откуда-то тетрадку с ручкой и принялась писать, время от времени поглядывая на меня.
«Что это ты пишешь, Джози?»
Никакого ответа — сколько бы раз я мысленно ни выкрикивал этот вопрос. Когда она, хлопнув дверью, уходила из родительского дома, то даже не оглянулась. Я подошел к окну, чтобы поймать ее прощальный взгляд. Но его не было. Наши взгляды так и не встретились сквозь залитое каплями дождя оконное стекло, попытки прощального примирения не состоялось. Она ушла, оставив позади себя лед. Оставив лед во мне. Мать заскулила за дверью. Отец стоически налил себе порцию виски из графина. Я заперся у себя в комнате и не выходил несколько дней. А мне-то в ту пору казалось, что у нас самая обычная семья. Я был разочарован.
Дверь зала настежь распахнулась. Послышались гулкие шаги.
Неподходящее время для визита кого-нибудь из больничного контингента. Я уже слышал их голоса, дрожащие от недоверия и подозрительности. Вот это ты и называешь тесным взаимодействием с пациентом? Мы бы сказали, что ты вступил, пожалуй, в чересчур тесный контакт с ним. Я знал: им не понравится то, что они увидят. Может, они и вспомнят кое-какие идеи касательно среды и терапии из отдаленного учебного курса, но для них единственным приемлемым воплощением среды для исцеления умственных расстройств было совсем другое — больничные стены, белее белого, удобные комнатки и уютные гостиные, обставленные стульями в стиле 60-х годов, и разбросанные повсюду пятна коричневого и бежевого. Словом, они приняли бы только то, с чем работают сами. Все остальное покажется им слишком непонятным или слишком радикальным. Разные терапии возникают и исчезают, Сэд, а то, что нужно пациенту, то, что нужно всем нам, — это постоянство идей, некий набор правил и действий, за который всегда можно ухватиться в трудные времена.
Я собрался с духом, приготовился убедительно объяснять, почему утратил (как может показаться) контроль над одним из своих пациентов, тогда как второй, находившийся в другой части зала, явно не справляется с ситуацией как нужно. Но потом я расслышал голоса: это был не гнусавый выговор медиков и не бубнящий гул психо-лохов, а истерические выкрики Синт и угрожающий бас Клинка.