Принюхавшись, я попытался уловить запах — смесь пота с лосьоном после бритья, чтобы определить направление. Но в конце концов, имелась только одна дорога, по которой он мог пойти, — назад он не возвращался, а значит, шел вперед, ибо по обе стороны от тропы были опасные обрывы, с таких если свалишься, будешь крутить ужасное сальто-мортале еще долго после того, как наступят сумерки. Я прибавил ходу, постарался подстроиться под размах отцовских шагов, но вскоре перешел на рысь; камни впивались в подошвы через мои мягкие туфли, папоротник щекотал меня, а можжевельник царапал мне ноги. За время поисков Паники шрамов на моем теле прибавилось.
Фотографии 20, 21, 22
В озере
А вот и он. Сначала я увидел его длинные волосы, а потом скадрировал голову: зеленая вода с темной ряской и в центре — Паника. Приблизившись к горному озеру, я спрятался за камнем, в двухстах пятидесяти метрах от воды. Одежда Паники была раскидана, один носок свисал с куста, рубашка торчала из ила у кромки воды. Ни времени, ни желания складывать одежду в аккуратную стопку у него явно не было. Скорее всего, он просто не видел в этом смысла.
Все, что он делал, всегда было подчинено импульсу.
Первый снимок я щелкнул головокамерой: взяв крупный план озера, я нырнул под воду, пропетлял между ногами Паники и пробкой выскочил с другой стороны, чуть не задохнувшись без воздуха. Потом пришел черед фотоаппарата. Паника ушел на глубину — лишь на мгновение над водой мелькнули его ноги — и пропал из виду. Я подобрался еще ближе к тому месту, где заметил рубашку. И, сам не знаю почему, снова щелкнул. Но не увязшая в иле рубашка привлекла мой взгляд. Не пейзаж и не портрет. То была абстракция. И не надуманная. Гордясь собой, я упустил момент, когда Паника вынырнул у дальнего берега озера.
«Присоединяйся, вода что надо».
Я прибег к старому фокусу, тому, что не раз выручал меня еще до фотоаппарата и, может, даже до головокамеры. Так я делал свои снимки во время наших переездов с одного места на другое: бросаясь из стороны в сторону, поглядывая то вперед, то назад, можно было, внезапно замерев, взять в рамочку из больших и указательных пальцев обочину дороги. Автостопщик, дохлый заяц, любой кадр, который я мог быстро поймать своим видоискателем из пальцев, прежде чем отец размазывал его скоростью. На сей раз, с фотокамерой в руках, я быстро развернулся на месте и щелкнул.
«Эй, здесь приятно и тепло. Раздевайся и прыгай».
Я посмотрел, нет ли кого вокруг, но Паника нашел уединенное местечко вдали от коварной тропы. Тогда я огляделся, нет ли поблизости какой-нибудь халупы, где Паника мог бы танцевать, или бубнить свою мантру, или таскать себя за волосы… и стоило мне об этом подумать, как фантазия поглотила меня. Фотоаппарат, снимки, мое искусство — все ушло на второй план; я видел, как он раскручивает меня в воздухe или ведет в туннель со свечами, мы держимся за руки, и он говорит мне: «Все хорошо, малыш». Я видел его, чувствовал, он лежал рядом со мной, уставившись куда-то вдаль широко раскрытыми глазами. Я видел его руку — она тянулась, выгибалась, трогала… Меня.
Он снова нырнул под воду и исчез — рябь кругов побежала к илистому берегу. Я быстро разделся до трусов и драной безрукавки. Мне хотелось взять фотоаппарат с собой — туда, где я уже побывал мысленно со своей головокамерой, но я знал, что первый и последний подарок, сделанный мне Выход, придет под водой в негодность, и вместо образов, которые я мечтал запечатлеть, останутся только подмоченные воспоминания.
Я шагнул в воду. Пять шагов, и зеленые капли будут щекотать мне колени, семь — и намокнут трусы, а потом теплая влага коснется моего живота… дальше этих двенадцати шагов я загадывать не хотел, потому что через двенадцать шагов вода превращалась в темную зелень и я больше не видел дна.
И вдруг что-то скользнуло по моим ногам, и я испугался, что это карп или, того хуже, акула; сплошной поток тепла пролился у меня от паха по ногам, между ляжек. Потом Паника вынырнул из воды, чуть ли не в двадцати сантиметрах от моего лица. Его длинные черные волосы тяжелым шлепком задели меня, когда он проплывал мимо, я потерял равновесие и опрокинулся навзничь.