Он стоял к нам спиной. Мой отец. Наш отец. Правда, Джейк говорил, что ему он никогда не был отцом. Клялся, что не был. «Я прилетел из космоса». Конечно, он прилетел из космоса. Откуда еще мог появиться Джейк? Думаю, так плохо, как под машиной, не было нигде, так я думаю, доктор. Мы захлебывались маслом и обливались слезами. Кашель вперемешку с масляными брызгами — кхе, кхе — вырывался из наших глоток. Ужасно. Бедный Джейк, мне было очень паршиво, ему еще хуже.
«Прекратите этот гвалт, сидите тихо».
Но кашля и так больше не было. Джейк зарылся лицом в грязь. Он знал, что произойдет. Не хотел видеть. Я тоже не хотел. И все же смотрел. «Может, это наш отец из космоса», — пробормотал я, уставившись Джейку в спину.
«Я уже почти кончил!» — крикнул отец, лицо его стало багровым. Как свекла. Нет, как кровь. Как спина Джейка.
Сначала он был в двадцати метрах от нас. Потом в пятнадцати, потом в десяти, потом в пяти и, наконец, над нами. Выплескивая все из себя нам на ноги. Джейк передернулся. Я нет. Джейку не нужно было смотреть. Мне нужно. Что это значит, доктор, что это значит? Джейк ведь чувствовал то же, что и я, а я не только чувствовал, но и видел, как брызги отскакивали от ног мне в грудь. Я это видел. Джейк не хотел видеть. Ничего нового для него.
«Ну вот», — сказал отец.
«О, господи», — простонал Джейк.
«Готово», — он застегнул молнию на штанах и поправил верхнюю одежду.
«Что, не так уж и плохо, да?»
Джейк застонал громче.
«Ну-ка выбирайтесь оттуда, вы оба».
Мы не шелохнулись. Джейк задеревенел, как доска. Впрочем, я тоже. Мы оба задубели, как кожа на барабане.
«Мне что, придется вас вытаскивать?»
И ведь пришлось. Ему пришлось-таки нас вытаскивать. Сначала меня, вперед ногами. Затем Джейка. Два коротких сильных рывка, и мы на зимней стуже.
«Ох, и холодно сегодня. Можешь одеться», — сказал он мне.
«А ты в следующий раз делай, что тебе говорят», — и он пнул Джейка ногой.
Может, пнул, доктор, может, наступил ботинком на лодыжку. Но Джейк сорвался, а срываться он ой как умел. От затишья до бури короткое мгновение. От боли до слез чуть длиннее. Джейк знал это. Я знал. Мы все знали. Отец тоже. Гнев пробил себе путь наружу. Джейк вскочил. Бледный и решительный. В слезах и в крови. Чем не развлечение в холодный зимний день? Замечательное развлечение. Что отец и отметил. А потом заехал Джейку коленом в живот и влепил ему чувствительную пощечину. Он был крупнее и сильнее. Джейк мог рассчитывать только на свою реакцию.
«Ну что, никак, ожил?»
Джейк попробовал достать его прямым, но отец отбил удар ладонью и тут же использовал ее для нападения. Звонкая затрещина заглушила голоса природы, новый, непривычный звук огласил окрестности. И это был не птичий гомон, доктор, это был хлесткий удар. Джейк упал.
«Ты мой сын и будешь делать то, что тебе сказано». Еще удар, на этот раз в лицо ногой, и хруст, как будто что-то треснуло или сломалось. Не уши и не нос, они такого хруста издать бы не смогли. Но что-то все же треснуло или сломалось у брата Джейка. Я почувствовал стыд, ей-богу, стыд за свое прыщавое белое тело стремящегося к половой зрелости юнца. Это за мои грехи, доктор, страдал тогда Джейк — пощечина, затрещина, удар ногой и хруст. Бедный брат. Что это за мир, а, доктор, что это за мир, где мордобой и красота природы так воедино слиты? Красиво, да, но холодно.
«Хороший день, чтоб умереть, ты этого хочешь, сынок? Поверь, твое желание вполне осуществимо. Вставайте. И в машину, оба. Впрочем, вам решать».
Я предпочел подняться. Джейк нет.
«Ну-ну», — облизнулся отец.
Я помог Джейку встать на ноги. Он был старше и тяжелее, но я удерживал его в своих объятиях. После всего, что он для меня сделал, после всего, что я для него сделал, это было ничто. Самая малость.
«Пора домой, мальчики, так долго дышать сельским воздухом вредно». И он направил машину к дому, но Джейк уже улетал в космос, и я старался не отстать от него.
«Куда мы?»
«Домой, конечно», — сказал отец.
«Куда мы?» — спросил я у Джейка.
«Куда-нибудь, только не с ним», — пробормотал Джейк сквозь кровавую кашу во рту. «Куда-нибудь туда, вверх…» — и он с трудом взмахнул головой в сторону окна.
«Смотри на небо, брат». Мы откинулись на сиденье и держались друг за друга, пока небо, темнея и уменьшаясь, не превратилось в ничто.