Вот те и на! Это было уже что-то новое: открытое выступление против парткома под лозунгом «защиты ЦК». Да и вообще вся атмосфера, царящая в университете, говорила о том, что партком оказался бессильным остановить «революционеров», а занятия были сорваны.
Как-то мимо меня прошла группа пожилых людей, в университете — это обычно преподаватели. Они шли быстро, взволнованно переговариваясь.
— Студенты забыли дисциплину, — раздался за моим плечом раздраженный голос. — Они затыкают мне рот цитатами из Мао Цзэ-дуна, как будто председатель Мао против дисциплины…
— Они никого не слушаются, и ничего с этим не поделаешь, — отвечал ему спутник. Покосившись на меня, они умолкли.
Все эти события, правда, пока не сказывались на мне лично. Профессор Го пунктуально приходил на занятия. Теперь мы все чаще оставались вдвоем. Мой фудао Ма стал явно манкировать своими обязанностями. Мне казалось, что он даже умышленно избегает меня, опасаясь возможных расспросов. Утром Ма исчезал до того, как я успевал открыть глаза, а появлялся поздно, вопреки всем правилам, после двух ночи, бесшумно, как кошка, крадясь в темноте и также бесшумно укладываясь в постель.
Однажды, вернувшись после завтрака, я застал Ма в комнате.
— Ты сегодня свободен? — удивился я.
— Занят, очень занят. Но я специально дожидался тебя, чтобы передать тебе, — Ма явно чувствовал себя неловко, — что канцелярия по работе с иностранцами и факультет просят тебя не читать дацзыбао.
— Мне об этом говорил уже Ван. Пожалуйста, могу не читать.
— Вот и хорошо! Но я не знал, что он уже беседовал с тобой.
Поразительно! Впервые за три месяца я столкнулся с организационной неувязкой: такого не бывало, чтобы один китайский работник не знал, что говорил другой.
— Знаешь, как я сейчас занят? — извиняющимся тоном стал объяснять он. — В университете началось массовое движение, небывало массовое, оно проходит с огромным энтузиазмом. Но иностранцы не должны в нем участвовать. Это наше, чисто китайское внутреннее дело. Поэтому мы просим тебя не читать дацзыбао и советуем не ходить в библиотеку.
— А как же мне менять книги? — спросил я.
— Менять их буду я. Около библиотеки проходят массовые митинги революционной молодежи. Поэтому мы и не советуем тебе туда ходить.
Поскольку второй запрет под видом «совета» касался моих занятий, я принял его не без раздражения.
— Ваши митинги мне ни к чему, а вот задержки с книгами досадны.
— Администрация университета, — убеждал меня Ма, — охотно шла навстречу твоим пожеланиям в пределах возможного. Мы создаем необходимые для работы условия. Теперь мы ограничиваем твою деятельность, но только потому, что это совершенно необходимо. Мы желаем тебе добра.
— Хорошо, — сказал я, и Ма тут же вышел.
Я решил последовать совету Ма и вести себя осторожно.
Митинги учащались. Они собирали сотни две-три человек и проходили на покрытой угольной пылью площадке возле Студенческих столовых, на стадионе, у эстрады самодеятельности, на ступенях библиотеки, перед главным входом административного корпуса и даже в столовых во время еды.
Активисты уже сорвали голос и хрипели, но, чем глуше звучал сорванный голос, тем резче были жестикуляции и хлестче смысл сказанного. Поперек аллеи повесили транспарант: «Долой черное царство!» На асфальте громадным белым столбцом протянулся лозунг: «Долой черного бандита Чэна!»
Как-то в первых числах июня в часы полуденного сна в коридоре захрипели репродукторы и после шума и треска, на фоне гвалта и возни, звонкий девичий голос закричал:
— Да здравствует культурная революция! Долой предательскую черную банду! Долой контрреволюционный партком! Все революционные товарищи, объединяйтесь! Председатель Мао учит нас: «Революция — не преступление, бунт — дело правое!» Дорогие товарищи, революционная молодежь! Вы родились и выросли в самую великую эпоху — эпоху нашего любимого вождя Мао Цзэ-дуна! Вставайте и сплачивайтесь, боритесь за развитие и победу великой пролетарской культурной революции! Долой гнилую черную клику, долой ревизионистский буржуазный курс!..
Затем из репродуктора понеслись нечленораздельные крики, шум, топот, гам. Кто-то пронзительно завопил:
— Смерть Чэну! Смерть сволочам! Смерть! Смерть! Долой контрреволюцию!..
Вдруг что-то щелкнуло, и передача прервалась. Я выбежал в коридор. Мой сосед-вьетнамец с взволнованным лицом стоял у двери в свою комнату. Сотрудники канцелярии сновали по коридору. Бак Нинь поздоровался со мной.