Еще более решительно от «лингвистического поворота» в настоящее время отходит иконический / пикториальный поворот (iconic / pictorial turn), в 1990-е годы выдвинувший требование по-новому взглянуть на познавательную ценность изображений и тем самым выступивший против господства языка, языковой системы и логоцентризма западной культуры. В качестве «центральной науки» на передний план здесь теперь выдвигается история искусства с не так давно встроенными в ее здание колоннами медиатеории и науки об образах. Последняя анализирует исторические формы обращения с изображениями и изобразительностью вплоть до актуальных миров визуальности. При этом она охватывает также политические и медиальные сферы визуализации посредством электронных и цифровых изображений вплоть до камер наблюдения. Центральный вопрос направлен теперь не на изображения как объекты созерцания, интерпретации и познания – с недавних пор стали задаваться скорее вопросом, насколько изображения и другие формы визуального опыта способны в принципе формировать знание. Место познания самих изображений заняло познание посредством изображений и визуальности; понимание изображений сменилось пониманием мира в изображениях, а также посредством специфических культур оптики и взгляда. Как видим, здесь в очередной раз подтверждается характерный для «поворотов» переход с предметного уровня на уровень аналитических категорий. Именно отсюда в конечном счете проистекает продуктивная способность их включения в различные дисциплины, вплоть до новых техник визуализации и восприятия в естественных науках, медицине и исследованиях мозга.
При рассмотрении всей цепочки ведущих «поворотов» бросается в глаза явный конфликт между широтой гендерных исследований, с одной стороны, и склонностью «поворотов» к гендерной слепоте – с другой. «Гендерного поворота» читатель в этой книге не обнаружит. Но имеет ли на самом деле смысл выделять и без того всегда актуальный гендерный вопрос в отдельный «поворот»? При этом поворот в сторону «гендера» представляет собой весомый предмет разговора, особенно в работах историка Джоан Скотт, которая еще в 1985 году пыталась в ставшем уже классическим сочинении обосновать «гендер в роли аналитической категории» как модификацию феминистских исследований.[113] Но именно в качестве аналитической категории, выйдя за пределы своей родной предметной области отношений полов, «гендер» преодолел изначальную обусловленность своего обоснования контекстом интерпретативного поворота. Подобно языку, «гендер» регулирует социальные человеческие отношения в соответствии с культурными моделями[114] и становится – по определению Скотт – «главным способом обозначения отношений власти».[115] Здесь стоит предположить скорее смену ориентира, пронизывающую все «повороты» на уровне более фундаментальном, – тем более что категория гендера, исходя из критики гендерных полярностей, критически обнажает дихотомические модели (гендерных) идентичностей и социальный характер их структуры. Тем самым на ключевой эпистемологической оси направление гендерных исследований пересекается с культурологией и ее культурным конструктивизмом.
113
114
См.: Tatjana Schönwälder-Kuntze, Sabine Heel, Claudia Wende, Katrin Witte (Hg.): Störfall Gender. Grenzdiskussionen in und zwischen den Wissenschaften. Wiesbaden, 2003, S. 16 f.