Итак, следует ли принять, что рабочий класс, поскольку он вынужден жить в атмосфере авторитарного подчинения, должен, приспособляясь к нему, вырабатывать сам культурные формы соответственного типа? Что атмосфера эта оказывает культурное влияние, по крайнее мере отчасти, на рабочие массы, о том свидетельствуют и клерикальные рабочие союзы, и сохранение помимо них религиозности среди рабочих даже наиболее передовых стран. Но и религиозность, и клерикальная организация — это такие формы, которые пролетариат находил более или менее готовыми в окружающей его социальной среде. Вопрос заключается в том, таково ли направление самостоятельного творчества, вытекающего из условий развития рабочего класса.
Внутри рабочего класса авторитарные отношения быстро распадаются. Несколько десятков лет тому назад еще в целом ряде производств играли значительную роль группировки, подобные ремесленно-цеховым: рабочие полноправные — мастера от себя нанимали помощников, вроде прежних подмастерьев и учеников, которые и должны были им подчиняться. Теперь это почти исчезло, перед договором найма все рабочие принципиально равны. Семья дольше всего сохраняет авторитарное строение — власть мужа над женой и родителей над детьми. Но капитал подрывает ту экономическую зависимость, на которой основана эта власть. Эксплуатация женского и детского труда дает экономическую опору более слабым членам семьи, делает из рабов — товарищами мужа и отца. Здесь патриархальный институт семьи подкапывается в корне.
Но подчинение рабочего предпринимателю и его агентам остается? Да, конечно. Тем не менее, и в нем происходит глубокий переворот, и оно становится совершенно иным, чем старые авторитарные отношения. Вторгается классовая борьба, и то, что было раньше живой, органической связью двух социальных элементов, взаимно необходимых и взаимно дополняющих друг друга, она делает их жизненным противоречием, которое обостряется в ходе развития. Во всякой истинно-авторитарной системе, начиная от патриархальной общины и кончая азиатской деспотией, между полюсами социального дуализма — властью и подчинением — существует принципиальная гармония. Если подчиненный, допустим, страдает от своего властителя, то он может только желать себе на его место иного властителя; и если даже станет против него бороться, то для того, чтобы захватить себе его власть, но не более: против самой власти, против этого типа организации он бороться не может, ибо в нем всецело живет и в его только формах мыслит. Иначе обстоит дело с пролетарием.
Наемный рабочий окружен самыми разнообразными отношениями; его практика и мышление не скованы, не ограничены авторитарной связью. Страдая от своего подчинения или, экономически выражаясь, эксплуатации, он ищет опоры в иных связях. Возникает классовое объединение и борьба ведется не за перемену властителя, не за то, чтобы самим лично стать властителями, — а за ограничение власти, за изменение самого способа организации. Ограничение авторитарного принципа — это начало его отмены. Такова тенденция массовой борьбы пролетариата: она направлена против авторитарности, к ее вытеснению иными общественными связями.
Мы знаем, что сущность культуры — ее организующая функция, оформление и закрепление определенной социальной организации. Перед нами такой ее тип, который во внутренних отношениях рабочего класса отмирает, а извне продолжает тяготеть над ним, вызывая с его стороны борьбу против себя. Ясно, что принципом культурного творчества для рабочего класса этот тип организации стать не может. Задачи пролетариата в этой области настолько же анти-авторитарны, насколько враждебны индивидуализму.
Из трех основных типов социальной связи, свойственных трудовой жизни пролетариата, два оказались принципиально неспособными определить собой его культурные задачи. Остается лишь третий — связь товарищеская, иди коллективистическая. Эта последняя играет иную, особенную роль в пролетарской практике.
Мы видели, что это преобладающая форма отношений между рабочими в самом производстве, и что она, по мере развития научной техники, приобретает все более чистый, более законченный характер, освобождаясь от влияния специализации. В то же время ее поле расширяется по двум направлениям. Во-первых, общность интересов создает классовое объединение рабочих в социальной борьбе, — объединение, далеко выходящее из рамок не только отдельных предприятий, но и отраслей производства, и даже национальных обществ — интернациональная классовая связь экономических и политических организаций. Их устройство, с самого начала в общем демократическое, то есть основанное на товарищеском начале, в дальнейшем, как доказывает наблюдение, продолжает развиваться в ту же сторону, причем все полнее устраняются еще существовавшие там пережитки индивидуализма и авторитарности[14]. Во-вторых, и пролетарская семья, первоначально не отличающаяся от мещанской, из которой произошла, шаг за шагом, как мы указывали, реформируется в духе товарищеских отношений — важный положительный результат такого мрачного явления, как эксплуатация капиталом женского и детского труда.
Но товарищеская связь не только расширяется, а также углубляется социальными силами развития. Возрастает количество того жизненного содержания, которое является общим для членов коллектива. В таком направлении действует и прогресс техники, и классовая борьба. Усовершенствованные способы производства требуют от работников гораздо меньше специализированной ручной ловкости, чем во времена мануфактуры, и даже чем на ранних стадиях машинной техники, но они требуют от него все больше общей интеллигентности. Ему необходима не простая какая-нибудь грамотность, а сознательное и толковое отношение к различным механическим аппаратам, с которыми ему приходится иметь дело, понимание сущности их устройства и способа их работы, условий, которые могут нарушить их функцию, опасностей, связанных с этими нарушениями, и т. под. Его психика должна быть гибкой и эластичной, чтобы легко справляться и с новыми усовершенствованиями в привычных уже машинах, и с переходом к другим машинам — явлениями столь обычными при стремительном движении научной техники с одной стороны, при частых колебаниях рабочего рынка, вынуждающих искать нового заработка — с другой. Все вместе обусловливает некоторый общеобязательный для рабочих интеллектуальный уровень, ниже которого начинается социальное бессилие, нежизнеспособность, хроническое пребывание в безработной армии. Этот общий уровень повышается с техническим прогрессом, с усложнением научных методов производства[15]. Он поддерживается и упрочивается постоянным общением рабочих масс, объединяемых властью капитала в нынешних грандиозных предприятиях; и будучи, притом, основан на одном и том же коллективно-трудовом опыте, он увеличивает взаимное понимание работников, углубляя их товарищескую связь возрастающей суммой коллективных переживаний.
Классовая борьба усиливает со своей стороны эту тенденцию. Защита общих интересов порождает еще новое, и богатое коллективно-классовое содержание опыта. Общие стремления и требования, усилия и попытки, победы и поражения, — массовые радости и печали, все это, переживаемое совместно, превращается в прочный цемент единения, в надежную спайку товарищеской солидарности.
Таким образом, следует признать, что именно товарищеское сотрудничество является для рабочего класса его специфической формой организации. Никакой другой класс не развивал ее в таких, как он, или сколько-нибудь близких размерах; никакой другой класс не проникался ею так полно, как он, в силу основных условий своего существования; только среди пролетариата она непрерывно и неуклонно оттесняет и поглощает иные формы социальной связи.
Тот уровень интеллигентности, которого требует от рабочих техническая необходимость, как мы видели, отнюдь не сводится к простой грамоте, но также не ограничивается узкоспециализированным знанием какой-либо частной области трудового опыта, а заключает в себе известную сумму элементов общего знакомства с условиями современной техники, общего ее понимания. Оно приобретается обыкновенно не в том или ином учебном заведении, а в самой производственной практике и в живом общении с товарищами по работе; но именно потому в большинстве случаев имеет неоформленный и незаконченный характер, страдает пробелами и недостатком систематизации.
Борьба экономическая и политическая в свою очередь порождает потребность в понимании социальных условий; и опять-таки, это не есть потребность в специализированном их знании, которое бы охватывало какую-нибудь отдельную их область; такое знание было бы недостаточным, потому что борьба чрезвычайно сложна, многостороння, и ход ее зависит не от частной группы условий жизни класса и общества, а от всей их совокупности, определяющей собой переменные соотношения сил. Здесь также до сих пор, несмотря на разницу социально-образовательной деятельности рабочих организаций, фактически преобладает почти повсюду тот же неоформленный способ просвещения: сама практика борьбы, товарищеские беседы, более или менее случайное чтение книг и газет, да еще — зачастую не менее случайные речи агитаторов разных партий во время выборов, стачек и т. под.
Итак, обобщенные технические, и дальнейшее их обобщение — естественно-научные знания, а рядом с этим — социально-научное образование, то и другое в непрерывно повышающемся масштабе, — вот требования, которые предъявляет к рабочим их коллективная практика для успешного выполнения как их непосредственно-трудовой функции, так и их общественно-исторической миссии. Отсюда легко выводится первая культурно-историческая задача рабочего класса и нашей эпохи, задача, которую мы, за неимением лучшего термина, обозначим пока словами: демократизация научного знания.
Это далеко не та демократия, о которой мечтают наши буржуазные и наши интеллигентские культуртрегеры, с их возвышенным идеалом всеобщего обучения грамоте и широкого распространения невинных популярных книжек и невинных популярных лекций. Бесспорно, грамота необходима рабочему, как орудие общения и обучения, а невинная популяризация приносит ему также свою пользу, — но это задачи отнюдь не характерные ни для данного класса, ни для нашей эпохи. Они выдвигались уже самым фактом перехода феодального общества в буржуазное, и первым носителем их выступает буржуазия, крупная, а особенно мелкая, с ее интеллигенцией. Всеобъемлющая хозяйственная роль обмена, с его денежными знаками, с его счетными и кредитными документами, делает грамотность элементарно-необходимым условием для личности в ее борьбе среди общества за свое существование; ни для кого не тайна, какую огромную помощь в деле разорения деревни оказывает кулакам, прижимистым помещикам, мелким властям и прочим представителям разных способов накопления безграмотность крестьянской массы.
Что же касается азбучной популяризации различных специальных знаний, то и этот идеал диктуется с одной стороны возрастающим их значением для судьбы индивидуальных хозяйственных ячеек (возьмите, напр., отношение гигиены к условиям жизни горожанина, или юридических знаний — к судьбе ограбляемого всеми крестьянина), с другой стороны — потребностью в свободной специализации: начально-популярное ознакомление с различными отраслями знания есть путь выбора специальности и необходимый шаг к тому, чтобы овладеть ею. Вот почему находившиеся в благоприятных условиях мелко-буржуазные страны, как Швейцария, Норвегия, отчасти Финляндия и Дания, могли стать таким раем начального обучения и мелкой популяризации. Но для рабочего класса все это далеко недостаточно, потому что его задачи сложнее и шире.
Существующие до сих пор популяризации знаний постоянно лишь частичны: сама система знаний еще слишком раздроблена силою царившей до сих пор специализации. Отсюда вытекает также значительная отвлеченность обычных методов популярного изложения: тот живой опыт, который она объединяет, берется каждый раз из ограниченной сферы, рассматриваемой изолированно, вне связи с общей системой человеческого труда. Эта основная абстрактность остается, как бы ни были ярки и конкретны применяемые иллюстрации; различные части общественного сознания, каковы, напр., отдельные науки, принимаются, как нечто самодовлеющее, само по себе истинное и данное. Тут и нет вины популяризаторов, — такова сама наука, которой они служат. Можно встретить человека, всю жизнь занимающегося математикой или астрономией, но совершенно не представляющего себе ни той гигантской трудовой основы, на которой они возникли, ни той грандиозной организующей роли, которую они выполняют в коллективной борьбе человечества за власть над природой. В популярных изложениях эта разорванность знания еще сильнее, потому что меньше материал фактов, который они могут дать, уже базис, на который каждое из них опираются, и меньше пунктов объектного соприкосновения с другими областями знания и практики. Следовательно, на этом пути рабочим нельзя получить того объединяющего научного выяснения, которое давало бы им общее понимание смысла и связи как различных технических методов, применяемых в производстве их собственными руками, так и различных социальных соотношений, экономических и идейных, имеющих значение для их организационно-классовой деятельности и судьбы.
Если же рабочий будет стремиться сам собрать воедино разрозненные клочки целого, которые он найдет в нынешних популяризациях, то огромность этой работы окажется в резком противоречии с ограниченностью его свободного времени. Ему приходится тогда изучить очень большое число популярных сочинений по самым разнообразным отраслям знания, да еще при этом изучении собственными единоличными усилиями уловить и для себя формулировать их связь. Возьмите нынешние каталоги для самообразования рабочих, даже наиболее умело составленные, и подсчитайте, сколько надо потратить времени, чтобы внимательно и серьезно перечитать то, что в них указано. Вы увидите, что разве лишь при исключительно благоприятных условиях рабочему удается одолеть этот материал в течение нескольких лет, напр., при хороших заработках, время от времени прерываемых стачками в безработицей — этими своеобразными вакациями труда в капиталистической системе. А затем — самостоятельное воссоздание целого из обрывков, хотя бы и при большом досуге, требует, очевидно, весьма необычных способностей.
Таким образом, задача пролетарской демократизации знания отнюдь не равносильна хорошему популярному изложению существующего запаса научных данных таким, каков он есть — с его дроблением по специальностям. Дело идет о том, чтобы иначе и заново систематизировать то, что имеется в самых различных областях накопленного научного опыта, и преодолеть не только цеховую непонятность языка специальных отраслей, но и самую их специализацию, поскольку она обусловливает собою разорванность системы знаний, ограниченность точки зрения познающего.
Мы пришли к идее новой энциклопедии.
14
Так, положение должностных лиц в рабочих союзах и партиях, вначале значительно еще окрашенное авторитарным оттенком, затем постепенно теряет его, благодаря строгой выборности, определенности срока службы и постоянному контролю «низов» коллектива. В товарищеской дисциплине неизбежно должно с течением времени растворяться индивидуальное честолюбие. До сих пор, однако, сохраняется во многих рабочих организациях институт «лидерства», т. е. не формального, а фактического подчинения многих отдельным авторитетам — институт, совершенно необходимый для буржуазных организаций при анархичном индивидуализме их членов, но безусловно вредный для рабочего класса на нынешней ступени его развития. Но и этот институт в рабочей среде уже склоняется к упадку.
15
Этот уровень имеет огромное влияние на успехи разных капиталистических стран в их конкуренции: побеждают те страны, где он оказывается выше. Даже некоторые буржуазные экономисты признают, что экономическими победами в мировом рынке Германия в значительной мере обязана своему передовому, сознательному социал-демократическому пролетариату.