При этом, так как само познание организовано и постоянно вновь организуется в систему, то было бы неправильно вырывать из него тот или иной клочок, и отдельно спрашивать; а каким способом организует социальную деятельность людей, положим, такая-то теорема дифференциального счисления, или такой-то вывод теории электричества? В жизненной системе каждая часть служит для целого, и через него, следовательно, для той функции, которую оно выполняет.
Это позволяет нам понять объективную роль тех философских, метафизических, религиозных концепций, отношение которых к непосредственно-трудовой сфере жизни установить особенно трудно: какая-нибудь идея «субстанции», «чистого бытия», «верховного абсолюта» и т. п. Их назначение объективно состоит, или состояло в том, чтобы стройно объединять, целостно систематизировать, словом — организовать то или иное мировоззрение, которое в себе суммирует обыденное и научное познание данной эпохи, данного класса, — познание, вместе с его практической ролью.
Если же от технически-трудового процесса мы обратимся к другим областям социальной жизни и борьбы, то организующее значение познавательных систем вообще, и религиозных, метафизических, философских понятий в особенности обнаружится для нас еще очевиднее. В древние времена религия была той связью, которая сплачивала, неразрывно объединяла общество в его отдельности, в его борьбе с другими современными ему обществами, религиозное сознание было для племени, а затем для общества, и еще позже — для нарождавшихся классов, той всеобъемлющей организующей формой, которой определялись рамки совместного действия, взаимной поддержки людей.[4] Религия была постоянным знаменем общественных групп в их антагонизмах и конфликтах; а знамя, само по себе, не оружие и не цель борьбы, это — организующий символ для армии. С такой точки зрения для нас будет вполне понятно и естественно, что люди объединялись и жертвовали жизнью из-за вопроса ομοονσιος или ομοιοναιος («единосущный» или «подобосущный»), о написании Iсус или Iисус и т. п.; религиозная схема, иногда сравнительно даже случайная, организовала людей для защиты их живых интересов, и эта, впоследствии отброшенная развитием форма познания, была им нужна, чтобы координировать их действия, собирать и концентрировать их силы, как делает в других случаях повелительный голос вождя-организатора.
В дальнейшем такую же роль стали выполнять философские и научные теории. Освободительно-индивидуалистическая философия, в разных ее видах, была жизненной руководительницей и знаменем прогрессивных общественных слоев от эпохи возрождения до революций XIX века. Теория Коперника не только обобщала астрономический опыт веков, но и группировала вокруг себя людей, интересы которых не мирились с традиционным мировоззрением той эпохи и с интересами его носителей, господствовавших тогда классово. А в наше время понятие «научного социализма», соединяющее идею научного познания с лозунгом классовой организации, прекрасно раскрывает организующую функцию научной мысли.
Поставим вопрос о реальном, объективном смысле познания в самой общей его форме: что в действительности происходит, когда нечто познано? К накопленной людьми сумме опыта прибавляется некоторый новый опыт, имеющий значение не для одного какого-нибудь человека, но для всякого, кому он будет «сообщен». Значит, отныне этот новый опыт, во-первых, передаваясь от одного члена коллектива к другому, увеличивает собою то общее жизненное содержание, которое их сближает, которое дает им общую опору в жизни, увеличивает их взаимное понимание, а тем самым упрочивает и облегчает единство их практического действия. Во-вторых, этот новый опыт должен приниматься во внимание в последующей деятельности членов коллектива, трудовой, познавательной и всякой иной, с которой он может прийти в соприкосновение; т. е, последующая деятельность, производственная и культурная, в той или иной мере уже будет им направляться, регулироваться, контролироваться. Но все это вместе — объединение деятельности людей, ее регулирование, контроль и т. под., — все это и составляет процесс ее организации.
Итак, усложнившись с развитием социального бытия людей, роль в нем познания по существу не изменилась, и осталась организующей, какой она была с самого доисторического ее начала.
Что касается искусства, то место, занимаемое им в жизни людей, аналогично тому, какое занимают в ней речь и познание, вместе взятые. Искусство является и орудием общения людей, и средством собирания, систематизации их опыта. Его происхождение теряется так же глубоко в прошлом человечества, и там сливается с происхождением остальной идеологии, всего же теснее связано с первобытным языком и мимикой.
Поэзия еще на пороге исторических времен не обособилась от познания; религиозный миф и эпос представляли главную его форму; в деле воспитания людей они были тем самым, чем является в наше время наука и философия. Магабгарата у индусов, поэмы Гомера у греков, библия у евреев были энциклопедиями жизни; они знакомили человека с его народом, как бы вводили его в жизнь родного коллектива, рисуя ему и человеческие отношения, и явления природы так, как их переживало и понимало его общество. Кода Гезиод писал свои поэмы, из которых одну — «Теогонию» — мы назвали бы учебником мифологии, а другую — «Труды и дни», — учебником сельскохозяйственной техники, то он и здесь, и там в одинаковой мере оставался верен задаче поэта, как она представлялась людям еще в его эпоху.
Впоследствии поэзия принуждена была большую часть своего познавательного значения уступить науке и философии. Но все же она в значительной мере продолжает быть учительницей жизни, а особенно — воспитательницей чувства людей. Внося в души различных людей общность восприятия жизни и общность настроения в самом широком смысле слова, она неизменно выполняет свою организующую роль в социальной системе.
Танцы и музыка с самого начала были специально выражением чувства и настроения, своеобразным «языком эмоций». В жизни сохранившихся до нашего времени племен родового и раннего феодального быта они играют еще очень значительную и вполне определенную практическую роль. Перед выступлением на войну, на большую охоту, перед племенным собранием для обсуждения важных дел, перед всяким крупным общественным предприятием они постоянно выступают на сцену, причем выполняются в традиционных, веками сложившихся формах, как необходимые священнодействия.
Характер их, для каждого рода случая особый, таков, что они должны создавать в участниках единое, общее настроение, наиболее подходящее к целесообразному, дружному выполнению предпринимаемого дела: военные танцы подражают разным перипетиям войны, воспроизводя их в идеализированном виде, а сопровождающая их музыка бурная, боевая; «танцы совета» и соответственная им музыка обыкновенно серьезные, плавные, важные, и т. д. Это — предварительная организация действующих сил коллектива для намеченной им работы.
В дальнейшем развитии танцы утрачивают эту прозрачную определенность их функции, как и большую долю своего идеологического значения. Мы их знаем почти уже исключительно как «средства развлечения». Они, однако, вполне сохранили свой открыто-социальный характер. Создавая единство настроения, они способствуют психическому сближению людей, и это их свойство, сознательно или бессознательно, продолжает эксплуатироваться, в особенности для подготовки семейной связи между молодыми людьми брачного возраста. Даже в приятном возбуждении, вызываемом танцами, существенным моментом является социальное единение людей в их физической активности.[5] Вообще, оставаясь одним из видов идеализированного языка эмоций, танцы обладают и организующей функцией, подобно языку, только, разумеется, очень ослабленной количественно.
4
Слово «религия» как раз и соответствует, по своему основному значению нашему слову «связь»; по крайней мере, таково наиболее обычное истолкование, которое давалось ему филологами (лат. religare — связывать).
5
Бюхер в книге «Работа и ритм» (русское изд. 1889, стр. 88) отмечает, что уже грекам была хорошо известна социализирующая сторона пения и танцев. Он цитирует мнение Платона о ритме: посредством удовольствия, связанного с ритмом, боги возбудили в людях склонность к движению и пляске и
Другое аналогичное место из Платона («Протагор») — «Как ритм, так и гармония заставляют усваивать мальчиков, чтобы они были более кроткими и, научаясь соблюдать такт, были бы полезны как словом, так и делом, потому что жизнь людей нуждается в гармонии и согласии».
Военные успехи лакедемонян — говорит Бюхер — приписывались во многом дисциплине, достигнутой юношеством вследствие упражнений в плясках.