С примитивной точки зрения, которую мы видим в качестве основы для этого сказания о сотворении человека, то есть в смысле буквальной веры в идентичность человека и растения, мы также можем объяснить и популярные метафоры поэзии скальдов. Говоря о них, мы вполне можем сделать вывод о том, что есть прямая связь между их поэзией и поэзией природы (Naturpoesie).
Глава 4. Обращение с деревом как с личностью
Если миф о происхождении человека у северных германцев основан на концепции «Человек подобен Дереву», то обратное умозаключение «Дерево подобно Человеку» не менее глубоко присуще народным верованиям как скандинавских, так и германских племен. В этом воззрении к ним примыкают славянские и финские соседи.
Уже на нижних ступенях развития культуры это представление проявляется в различных формах, но почти везде, где бы оно ни присутствовало, оно уже отошло от идеи чистой идентичности человека и дерева. Такое мировоззрение считает растительную жизнь некоторым образом похожей на человеческую, но все-таки более таинственной и сверхъестественной по сути. По мере своего развития это представление переходит к утверждению о том, что человек обращается к дереву как к равному или даже вышестоящему существу, наделенному определенным характером и личностью с человеческим этосом. Такое обращение может заключаться как в действиях, так и в словах.
В Вестфалии деревьям рассказывают о смерти хозяина дома: дерево трясут и говорят ему: «Хозяин умер».
Моравские крестьянки во время приготовления рождественского теста вытирают руки о плодовое дерево, оставляя на нем часть клейкой массы. При этом говорят: «Деревце, дай много фруктов».
В новогоднюю ночь прыгают и танцуют вокруг плодовых деревьев, произнося такие стихи:
«Freue ju Böme / Радуйся, деревце,
Nüjár is kömen! / Настает новый год!
Dit Jar ne Käre vull, / В нем много забот,
Up et Jär en Wagen vull!» / И полон воз щедрот!
Между Эслёфом (Eslöf) и Саллерупом (Sallerup) в провинции Сконе (Haragers Härad), Швеция, еще в 1624 году была роща, которую, по поверьям, высадила дева-великанша: в этой роще рос дуб, он же Gyldeeiche, «золотой дуб» (ср. «златы листы», прим. пер.), у которого раньше видели множество приведений. Прохожие почтительно приветствовали это дерево: «Доброе утро, золотой дуб!» или «Добрый вечер, золотой дуб!»
Скорее всего, это отголосок древнего обычая, по которому те же тирольцы говорили о бузине: «Бузина – такое благородное растение, что перед ним нужно снимать шляпу».
Дровосеки Верхнего Пфальца, Германия, говорят о деревьях в лесу как о личностях: когда ветер колышет крону дерева, считается, что «это дерево наклоняется и хочет что-то сказать». То есть здесь мы видим указание на присутствие у дерева сознания. Дерево «поет», когда ветер гладит его крону. Дерево не хочет погибать под ударами топора, поэтому оно буквально «вздыхает» при каждом ударе, и «стонет», падая на землю.
Вот типичная история, которая иллюстрирует это:
Лесник поспорил с хозяином леса, который приказал повалить два красивых бука.
Узнав об этом, деревья начали склоняться и вздыхать. – Кто это так вздыхает? – спросил хозяин леса. Но никто ему не ответил. Тогда он испугался и ускакал, а деревья остались на месте.
И по сей день дровосеки просят прощения у красивых и здоровых деревьев, прежде чем «лишат их жизни».
Глава 5. Мать бузины, Ивовая дева и их родственные связи
Арнкиэль Трогил (Trogill Arnkiel), уроженец Северной Силезии и пастор в Апенроде (Apenrade), в 1703 году писал о том, что в его молодости (как он сам часто слышал и видел) никто не решался подрезать ветви здоровой бузины. Наоборот, там, где нужно было рубить ветви бузины, перед кустом вставали на колени, снимали шляпу, молитвенно складывали ладони и произносили такие слова:
«Мать бузины, дай мне твое деревце, а я тебе в ответ мое отдам – то, что в лесу растет».
Это свидетельство подтверждает запись из Дании (1722 год):
«Paganismo ortum debet superstitio, sambueum non esse excindendum, nisi prius rogata permissione his verbis: mater sambuci, mater sambuci permitte mihi tnam caedere silvam’ | «Должно быть, в язычестве зародилось суеверие о том, что бузину нельзя рубить, если только не попросить у нее разрешения в такой форме: «Мать бузины, мать бузины, позволь мне срубить этот куст».