Тахсилдар сообщил загонщикам, что он не только не возражает против взятого некоторыми огнестрельного оружия, на которое у них не было разрешения, но даже снабдит владельцев боеприпасами. Впрочем, принесенные ружья были таковы, что лучшим для них местом был бы какой-нибудь музей.
Когда люди собрались и получили боеприпасы, я направил их к холму, на котором нашел юбку девушки. Указав им на сосну, пораженную молнией и лишенную коры, я приказал загонщикам двигаться вдоль хребта. Мы договорились, что, когда я дам знак платком, стоя под этой сосной, они должны будут начать стрелять, бить в барабаны, кричать и бросать камни. Никому не разрешено было сходить с места до тех пор, пока я не вернусь и не дам соответствующего распоряжения. Убедившись, что все меня слышали и поняли, я отправился вместе с тахсилдаром, который заметил, что будет чувствовать себя со мной в большей безопасности, чем с загонщиками: ружья людей, наверное, будут рваться, а от этого приходится ждать много несчастий.
Сделав большой обход и перейдя верхний конец долины, мы поднялись на лежащий напротив холм и двинулись к засохшей сосне. Спуск отсюда был очень крут; тахсилдар, обутый в легкую обувь из патентованной кожи, заявил, что не в состоянии идти в ней далее. Пока он ее снимал, люди, находившиеся на хребте, подумали, что я забыл дать им условный сигнал, и стали стрелять и кричать. Я же в это время был еще в ста ярдах от ущелья, и не сломал себе шею, спеша на условленное место, лишь потому, что родился в горах и поэтому держался на ногах так же твердо, как любое горное животное.
Сбегая вниз по склону, я заметил у края ущелья заросшую густой травой площадку. Искать более удобного места не было времени, и я сел в траву спиной к горе. Трава была примерно фута в два высотой и закрывала меня в сидячем положении до половины. Оставаясь неподвижным, я мог рассчитывать быть незамеченным. Передо мной высилась гора, где находились загонщики, а ущелье, откуда я ожидал появления тигрицы, было сзади слева.
На горе начался адский шум: стрельба из ружей, бой барабанов и крики сотен людей. Когда шум достиг апогея, я увидел, как тигрица выскочила на травянистый склон справа от меня, примерно в трехстах ярдах. Она прошла короткое расстояние, и за это время находившийся под сосной тахсилдар разрядил оба ствола своего дробовика. Тигрица круто повернула назад и побежала; когда она исчезла в кустарниках, я вскинул ружье и послал ей вдогонку безнадежный, в сущности, выстрел.
Услышав три выстрела, находившиеся на хребте люди, естественно, подумали, что тигрица убита. Они разрядили свои ружья, раздались крики торжества. Когда я с замирающим дыханьем прислушивался, не означают ли крики появления зверя на гребне горы, тигрица внезапно вышла из кустов слева от меня, перепрыгнула через ручей и двинулась прямо по ущелью.
Штуцер 500 калибра с патроном бездымного пороха, пристрелянный в нормальных условиях, в горах дает перелет. Когда тигрица внезапно остановилась, мне показалось, что выстрел дал перелет. На самом деле я целил правильно, но взял немного сзади. Опустив голову, тигрица сделала полуоборот в мою сторону, предоставив мне возможность выстрелить ей в лопатку на расстоянии менее тридцати ярдов. При втором выстреле тигрица вздрогнула, но продолжала стоять с прижатыми ушами и оскаленными зубами, а я сидел с ружьем навскидку и думал, как было бы хорошо, если бы оно было заряжено. Но штуцер был пустым, а патронов у меня больше не было: я захватил с собой только три патрона, так как не предполагал, что мне придется стрелять более двух раз, третий заряд предназначался на крайний случай.
К счастью, раненый зверь по каким-то причинам не решился на нападение. Он медленно повернулся, перешел через поток, поднялся по осыпи и остановился на узком выступе, отходящем перпендикулярно от крутой скалы у места, где лежал большой плоский камень. Здесь, на камне, рос небольшой куст, и я заметил, что тигрица при подъеме на выступ его раздвинула. Отбросив всякую осторожность, я крикнул тахсилдару, чтобы он принес мне свое ружье. В ответ он мне что-то долго кричал, но единственное, что я мог расслышать, было слово «фут». Положив свое ружье, я бегом бросился по склону, схватил ружье тахсилдара и возвратился обратно.
Когда я приблизился к ручью, тигрица вышла из куста на скалу, находившуюся передо мной. Я был от нее в двадцати ярдах, поднял ружье и, к своему ужасу, увидел, что между его казенной частью и стволами было расстояние примерно в три восьмых дюйма. Когда тахсилдар стрелял из обоих стволов, ружье не разорвалось; я надеялся, что оно не разорвется и теперь, но опасность ослепнуть от пороховой вспышки имелась. Однако пойти на риск было необходимо; глядя на бусинку, заменявшую мушку, я выстрелил в открытую пасть тигра. Возможно, что я промахнулся, возможно, что и это ружье не стреляло точно цилиндрической пулей на двадцатифутовую дистанцию. Во всяком случае мой заряд не попал тигру в пасть, а проник ему в правую лапу (оттуда я впоследствии извлек его пальцами). К счастью, тигрица находилась уже при последнем издыхании, попадания в лапу было достаточно, чтобы остановить ее на месте.
С того момента, как тигрица появилась, пытаясь пройти по ущелью, я забыл о загонщиках; об их существовании мне внезапно напомнили доносившиеся откуда-то выше по горе крики: «Он здесь, на скале! Сбейте его оттуда и дайте нам разорвать его на части!» Я сначала не верил своим ушам, когда мне послышалось «разорвать его на части», но я не ошибся; теперь и другие загонщики увидели тигрицу, и крики повторились по всему горному склону.
Выступ, по которому раненый зверь взобрался на скалу, был, к счастью, расположен с противоположной от загонщиков стороны и достаточно широк, чтобы позволить мне подкрасться вдоль его края. Когда я взобрался на скалу и стал над тигрицей, горячо надеясь, что зверь мертв, у меня не было времени выяснить это обычным путем, бросая в зверя камни, — загонщики появились из леса и побежали по открытому пространству, размахивая ружьями, топорами, ржавыми копьями и мечами.
У скалы — высота ее была футов двенадцать или четырнадцать — движение людей приостановилось, так как склон был гладко отполирован селевыми потоками и не давал точек опоры даже для босой ноги. Ярость толпы при виде злейшего врага превосходила всякое воображение. Среди народа не было ни одного человека, так или иначе не потерпевшего от тигрицы.
Какой-то мужчина — он казался безумным и действовал как подстрекатель — все время кричал, размахивая мечом: «Это шайтан, убивший мою жену и двух моих сыновей!» Как иногда бывает в толпе, возбуждение так же внезапно улеглось, как и разгорелось. К чести человека, потерявшего жену и детей, надо сказать, что он первым положил свое оружие. Он подошел к скале и сказал: «Мы обезумели, саиб, увидев нашего врага, но теперь безумие прошло, и мы просим саиба и тахсилдара простить нас». Вынув неиспользованный патрон, я положил ружье на тигрицу и, повиснув на руках, с помощью присутствовавших спустился со скалы. Я сказал людям, как подняться на скалу, и мертвый зверь был с нее снят и перенесен на ровное место. Там могли собраться и видеть тигра все присутствующие.
Когда тигрица встала на скалу и посмотрела на меня, я заметил, что в пасти ее что-то было не в порядке. Теперь я увидел: у зверя сломаны правые клыки на верхней и на нижней челюстях, при этом на верхней челюсти — наполовину, а на нижней — целиком до кости. Повреждение зубов — результат пулевого ранения — не позволяло ей убивать свою естественную добычу, и в этом была причина того, что тигрица стала людоедом.
Люди умоляли меня не снимать шкуру с тигрицы на месте и просили разрешения пронести зверя до заката солнца по всем деревням, говоря, что их жены и дети только тогда поверят в смерть ужасного врага, когда убедятся в этом своими глазами.
Срезав два молодых деревца, прочно привязали к ним труп тигрицы снятыми чалмами, поясами и набедренными повязками. Когда все было готово, носилки подняли, и мы двинулись к подножию крутого склона. Люди предпочли нести тигрицу вверх по горе, на противоположном склоне которой располагались деревни, а не идти по густо заросшему лесом склону, где происходил загон. При помощи простого способа образовались две людские цепи: каждый шедший позади крепко держался за пояс или другую часть одежды идущего впереди. Когда я решил, что людей для переноса тигра достаточно, то они окружили носилки, чтобы при надобности поддерживать носильщиков и служить им опорой. Вся процессия двинулась вверх по горе.