— Да, ты осталась прежней. И даже платье то же самое на тебе. Ты, как дриада, живешь среди этих деревьев.
— Да, я живу среди деревьев. Я дочь лесничего. Я родилась здесь, в этом лесу. Прежде чем поселиться здесь, мой отец прожил несколько лет на Марсе. Ему снились земные леса, сосновые и еловые ветви.
Он скучал по Земле, но больше всего по ее лесам. И когда он вернулся на Землю, он поселился здесь вместе с моей матерью, родившейся на космическом корабле, выросшей на одной из больших станций солнечной системы и впервые увидевшей Землю и земные леса, когда ей исполнилось тридцать лет. Ее все называли здесь марсианкой. И она не любила леса, но жила здесь ради отца. Она боялась заблудиться в лесной чаще, а потом умерла, тоскуя по Марсу. Я осталась одна с отцом и братом… Отец мой встает всегда в одно и то же время — в четыре часа утра — и спешит в лес. Он любит рассказывать мне, как, живя на Марсе, он вспоминал земные деревья и реки. Но вот деревья и реки возле него, и все равно он по ним тоскует.
— А ты? — спросил я.
— Я? Я похожа на отца и на мать. Я люблю леса, но тоскую по Марсу, где никогда не бывала. А ты бывал?
— На Марсе? Нет.
— А на Венере?
Я засмеялся и ответил неуверенно и не сразу:
— На Венере, кажется, бывал.
— Кажется… Как ты сказал?
Она рассмеялась.
— Кому кажется? Тебе? Или должно казаться мне?
— Я бывал и не бывал.
Когда я сказал эту глупую фразу, я имел в виду Кумби, или, точнее, то состояние, в котором я тогда пребывал.
Таня смотрела на меня с таким выражением лица, словно догадалась о существовании Кумби.
— Так ты все-таки бывал или не бывал на Венере?
— Не бывал, — сказал я сердито. — Я оговорился.
— Допустим.
Затем ей, видно, стало жалко меня. Она улыбнулась.
— А помнишь Алика и его стихи? — спросила она меня.
— Директор сказал нам, что его уже нет.
— Там, в школе, его нет. Он у нас. Я нашла его и принесла к себе. Отец мой очень удивился, когда он начал читать стихи. «Вещь, — сказал он мне, — и грустит. Странно». А я говорю отцу: «Талант может заставить грустить даже вещь». И теперь Алик живет у нас в лесу.
— Живет? Ты не оговорилась?
— Ты прав. Большей частью не живет, а пребывает, как все вещи. Но временами оживает, когда читает стихи. Он сочинил стихотворение о Марсе, претворив в слова мою мечту. А отец мой не может слышать о Марсе. Он говорит: «Там нет ни одного дерева, ни одного листа, ни одной травинки. Там пустота, населенная людьми, и там страшно душно». А здесь? Здесь много воздуха. Дыши, Микеланджело, дыши. Вбирай в легкие наш лесной воздух. Ты надолго приехал?
— Дня на два, на три.
— А зачем?
— Повидаться с тобой. Я все время думаю о тебе. Но наш институт далеко от твоих лесов. И вот теперь мне, наконец, удалось выбраться и прилететь.
— Значит, ты все-таки вспомнил обо мне?
— Вспомнил? Не то слово. Я все время думал о тебе. И когда оставался один, всегда смотрел на твое убегающее изображение. А ты еще спрашиваешь, вспоминал ли я?
— Я думаю, что вспоминал не ты, а искусственное вспоминающее устройство. Мне брат рассказывал, что в вашем институте ученые и инженеры работают над заменой естественной памяти машинной. Правда ли это?
— Правда. Через несколько лет они сделают ее.
— И, значит, через несколько лет вспоминать эти леса и меня будешь не ты!
— А кто же?
— Машина, которой ты поручишь это.
— Я никогда не поручу это машине! Никогда!
— А что же ты поручишь ей?
— Я ей поручу вспоминать все, что мне хотелось бы забыть.
— Машина обидится на тебя. Ведь ее создают для того, чтобы она могла остановить время.
— Но тебя ей не остановить. Ты всегда скользишь мимо меня даже в моих воспоминаниях. И вот сейчас я боюсь, что ты скажешь…
— Что я скажу?
— Что говорила всегда, встречаясь со мной: «Ну, пока! Мне надо идти!»
— Мне действительно надо идти, Микеланджело. Меня ждет отец. Я должна накрыть на стол… Мой отец не пользуется услугами роботов.
— Почему?
— Потому что они напоминают ему о его жизни на Марсе. Там все делали роботы. Без роботов там люди не смогли бы жить. А в лесу они не нужны.
— Но вы же взяли к себе Алика. А ведь он тоже робот.
— Он не робот, а поэт. Он лирик.
— И все-таки он робот. Он искусственное существо.
— Но стихи его безыскусственны. Они как звон и плеск воды в ручье, как свист лесной птицы. Почему это, Мика?
— Почему? Это надо спросить у моего отца. Он всю жизнь спорил со своими противниками и уверял их, что создаст искусственного лирика. И вот он создал его. И это почти чудо.