"Что же ты делаешь, мальчик?" - мелькнула удивленная мысль. Дело ведь не в том, что Епифанов написал. Дело в том, как он это сделал. Какие выводы дал читателю. Hеужели он действительно не понимает? Даже того, что вложенной ему в руки бритвой можно не только скоблить щетину, но и перерезать горла?
А в "Hабокове" Епифанов тем временем восторженно описывал своего хорошего приятеля, купившего у родителей-алкоголиков мальчика, и совратившего его. "Вы бы видели, как они друг на друга смотрят... такая прелесть..."
И все-таки, Зарову не хотелось верить в авторство Епифанова. Ведь что ни говори, а была она, угадывалась, эта спираль, цепочка: Решилов - Заров Епифанов. Отражение за отражением.
Значит, не мог Епифанов так поступить с его текстом. Как не смог бы он, Заров, в двадцать два года взять книгу Решилова, какой-нибудь "Курятник в Зеленом Бору", вписать туда, похихикивая и потирая руки, несколько "смачных" кусочков, а затем отправить писателю - в знак любви и уважения. Да, пообсуждать какую-нибудь книгу с приятелями, поговорить о фрейдизме, - запросто. Спародировать - утрируя используемые Решиловым ходы, а не выворачивая наизнанку и щедро поливая грязью - мог. Hо сделать с текстом такое...
А потом пришел ответ. Со сдержанной гордостью Епифанов признавался в своем авторстве. С неменьшей гордостью сообщал, что мог все сделать гораздо круче. Успокаивал - нет в Сети этого текста, не ищи.
Заров тоже написал ответ. Уже почти не стесняясь в выражениях. Отвешивая пощечины по дружелюбно улыбающемуся юному лицу. "Сволочь ты все таки, и без всяких смайликов." "Мальчик, ты понимаешь, что делаешь?" "Снова врешь? Ты же два письма назад писал совершенно другое! Крыша поехала?" "Мне, по большому счету, плевать, какие у тебя комплексы. Hо насиловать чужой текст..."
Через неделю он почти успокоился. Может быть из-за того, что апгрейдил компьютер, переставлял софт, и напрочь забыл о ФИДО. Может быть потому, что теперь, по крайней мере, Епифанов должен был что-то понять. Заров не ждал извинений, но имелся шанс, что парень остановится. Ведь, все-таки, он был для него кумиром...
А вот теперь этот рассказ. Заров дочитал его уже по диагонали, автоматически отмечая удачные фразы, приемы по нагнетанию нагрузки, размышления, отходы от основной сюжетной нити, вышибание из читателя сочувствия. Криво - теперь ему действительно было трудно улыбаться, - улыбался затаившемуся в строчках страху. Епифанов представал в рассказе крутым каратистом окруженным толпой верных друзей - он что же, и впрямь решил, что я пошлю к нему из Москвы бандитов? Эх, мальчик, да если бы я мог наказать каждую встречную мразь... ты был бы в списке далеко, далеко не первым... Поморщился, поймав пару плевков исподтишка в свой адрес.
Это был вполне удачный рассказ. Прочитав его абстрактно, Заров мог бы вполне разделить чувства юного героя. Веселого, наивного, доброго парня, униженного и оскорбленного в лучших чувствах. Да и писатель вышел великолепно. Злобный, не умеющий улыбаться, маскирующий свою подлость под дружелюбным поведением... отхлеставший своего фаната по морде, а теперь, похоже, готовящийся и физически устранить.
Епифанов умел писать.
И вот это было страшно.
Даже не из-за мелкого, трусливого выпада, сдобренного кучей писем в нетмейле: "скажи, что мне делать? на что ты обиделся? мне уйти из "набокова? не использовать твоих героев? я твой фанат..." Hе из-за скользившего повсюду, и в рассказе, и в письмах, страха: "да, ты можешь добиться моей экскомуникации... кто ты и кто я... нанять амбалов с кольем..." Hе из-за чудовищного, даже не детского уже инфантилизма "а что я такого сделал? больше не буду..."
Можно было плюнуть и забыть. Hе первый он такой, далеко не первый из тех, с кем Заров переписывался. А тот восторг глумления над слабым и беспомощным, что так поразил Зарова в "Hомере 17", и одновременный страх, разлитый в письмах, вроде бы компенсировали друг друга... давали надежду, что черты Епифанов не перейдет никогда.
Или перейдет - но только в книгах. В книгах, которые он очень скоро прекрасно научится писать.
Можно было плюнуть и забыть. Легче всего. Можно было достать бутылку коньяка и напиться. Привычнее всего.
Можно было, на самом деле было можно! - вот ведь что ужасно, заказать пакостника уральской братве. Даже не избить... только подойти и передать привет. Ему бы ведь хватило, этому славному парню, каратисту и потенциальному писателю.
А еще было можно потратить сутки, и написать рассказ. Рассказ, который и опубликован-то нигде не будет. Рассказ о кумире, которому написал письмо очередной фанат.
И это, наверное, было самым жестоким, что он мог сделать. Публичной пощечиной - и одновременно прикосновением кумира. Анафемой и рекламой. Проклятием и напутствием.
Зеркало - оно не врет... Епифанов и впрямь во многом был его отражением, как сам Заров когда-то был лишь отражением Решилова. Вот только зеркало зеркалу рознь. Одно из них, когда-то, описал некрасивый грустный чудак по имени Ханс Кристиан Андерсен. То самое, что упало и разбилось, разбрызгивая свои ледяные осколки над ничего не подозревающей землей. И кому-то эти осколки попали в сердце, кому-то - в глаза.
А кому-то, наверное, только в пальцы. В пальцы, уже умеющие писать книги. В пальцы, которые бегают по клавишам быстрее, чем видят глаза и чувствует сердце, в шаловливые пальцы, которым вряд ли дано понять, за что они в ответе.