Манкузо покачал головой:
— Не-ет.
— Вы собираетесь ее… арестовать?
— Нет, черт подери. Я надеюсь сцапать молодчиков, на кого она работает.
— А на кого?
— Если бы я знал,— пожал плечами Манкузо.
Терри поднялся. Словно ничего не видя, он прошел до конца комнаты, потом вернулся.
— Но это безумие. Зачем? Зачем ей это понадобилось?
Манкузо прикурил сигарету.
— Шикарная реклама,— сказал он.
— У вас больное воображение,— сквозь зубы процедил Фэллон.
Манкузо щелчком послал обгоревшую спичку в дальний угол.
— Ведь сработало! Разве нет?
Фэллон как-то растерянно огляделся по сторонам.
— Она бы никогда… никогда…— словно сам с собой, пробормотал он.
Манкузо подошел к Терри, тронул его за плечо. Потом наклонился к самому его уху и тихо, чтобы никто не подслушал, прошептал:
— Сенатор, вы должны мне помочь.
Терри так и уставился на него.
— Помочь вам? Чем?
— Продолжайте вести себя с ней как ни в чем не бывало. Сделайте все, чтобы она не могла что-нибудь заподозрить. Она не должна догадаться, что мы напали на ее след. Иначе она будет начеку.
— Но ведь наши с ней отношения…
Манкузо, моргнув, кивнул.
— Да, конечно. Догадываюсь. Ну послушайте, когда вы с ней… считайте, что делаете это во славу родины.
Терри от злобы стиснул зубы.
— Не понимаю, что тут такого смешного?
Манкузо только вздохнул в ответ.
Так они и стояли: Манкузо кивал головой, Терри — сгорбившись под гнетом отчаяния. Наконец он пришел в себя.
— Ладно,— сказал он.— Спасибо, агент Манкузо.
Они кивнули друг другу, и Терри понуро направился к дверям. Манкузо глядел ему вслед: это шел утомленный, сломленный человек.
20.40.
Терри Фэллон сидел в своем кабинете на третьем этаже Расселовского центра. Смеркалось. Горизонтальные лучи света, падавшие от освещенного ночными огнями Капитолия, расположенного напротив, исполосовали предвыборный плакат, наклеенный на стене. На нем красовался увеличенный фотопортрет Терри. Он был изображен в рубашке с короткими рукавами на фоне Скалистых гор, из-за которых встает солнце. Захватывающий образ молодого, полного сил человека — лидера, героя. Человека, в которого можно верить.
С началом его избирательной кампании плакат этот будет разослан по всей стране. Но для каждого региона разработан свой фон — силуэт города из восточных штатов, пшеничное поле или горный хребет. Словом, все то, чем гордится Америка. Предусмотрено все. Идея эта принадлежала Салли.
Он спросил ее, почему она выбрала именно этот его портрет.
— Таким я тебя увидела впервые,— ответила она.— В тот день в хьюстонском бэррио. Именно так ты выглядел, и я сразу влюбилась в тебя. Поэтому я хочу, чтобы вся Америка увидела тебя моими глазами. И так же влюбилась.
Терри Фэллон глубоко вздохнул и облокотился о стол. Тут кто-то вдруг включил свет.
Оказалось, это Крис Ван Аллен, совершенно потерявший голову от волнения.
— Терри! Я всюду названиваю, ищу тебя! — Он скинул плащ и бросил его на стул.— Я говорил с Эймзом из Виргинии. И с Гири из Огайо. Они направляют президенту письмо с просьбой включить в список с ним в паре тебя. Чтобы приветствовать тебя в качестве гостя города и делегата съезда, в аэропорт Сент-Луиса прибудет группа губернаторов!
Но Терри сидел и безучастно смотрел на него пустыми глазами.
— Слава всевышнему, Терри! — надрывался Крис.— На предвыборном совещании губернаторы поддержали твою кандидатуру в вице-президенты! Мы победили, Терри!
Тут распахнулась дверь, и влетела Салли, стаскивая на ходу плащ. Терри поднялся навстречу.
— Терри, в городе все только и говорят, что совещание губернаторов утвердило твою кандидатуру на пост вице-президента! Терри! Наша взяла.
Крис уставился на нее:
— Зачем ты сюда явилась?
— Все в порядке, Крис,— сказал Терри.
Крис переводил взгляд с одного на другого. Вдруг спохватился:
— Ой, я же должен срочно передать все Ассошиэйтед Пресс. Мигом вернусь! — И он выбежал из кабинета.
Салли обогнула стол и, подойдя к Терри, взяла его руку в свои. У нее перехватило дыхание, глаза горели от возбуждения.
— Терри, все сбывается… Все будет, как мы хотели.
Но он лишь смотрел на нее с выражением тупым и отрешенным.
— Терри, что случилось? — Она была озадачена.— Что-нибудь не так?
Он высвободил свою руку и отошел от нее. Остановился по другую сторону стола, словно решил держаться от нее подальше. И глядел на нее, как на незнакомку.
— В чем дело, Терри? — Но лицо его оставалось холодным и непроницаемым: таким она его никогда еще не видела.— Терри?
— Манкузо.
— Что Манкузо?
— Ему все известно.
Словно вихрь пронесся по кабинету, исхлестав ее по лицу. Восторг и удивление погасли в глазах. Они потемнели, сузились. По губам, словно язычок пламени, пробежала кривая усмешка.
— Ну и что, пусть. Предоставь его мне,— прошептала она.
Терри с удивлением наблюдал ее перевоплощение. Ее улыбка обещала лишь угрозу.
— Не бери в голову, любимый,— сказала она и заскользила вокруг стола к нему.— Оснований для волнения нет.— Ее пальцы пробежались по поверхности стола.— И для опасений тоже.— Она прямо мурлыкала.— Я сама обо всем позабочусь.
Терри попятился от нее.
— Это ты наняла Петерсена, чтобы он стрелял в меня?— вдруг произнес он.
Его слова заставили ее остановиться. Она не сводила с него глаз.
— Чепуха.
— Не лги мне, Салли! Я сам видел. На видеоленте.
Ее глаза вспыхнули таким ледяным огнем, что он испугался.
— Ну и что, я подумала, так будет эффектней,— сказала она.— И оказалась права.
— О, господи… Салли…— задыхаясь, он еле произносил слова.— Сначала был Везерби. Потом Мартинес. Потом Петерсен и Росс. Когда же будет конец?
— Когда мы окажемся в Белом доме.
Он поглядел на нее со страхом и отвращением: откуда такая жестокость?
— Салли, во имя всего святого…
— Ты забыл про Фонсеку,— сказала Салли. Она подошла к нему вплотную, положила руку ему на грудь.— Ты забыл, что сам этому научил меня,— напомнила она, нежно поглаживая его.
Это заставило его отшатнуться.
— Боже мой, Салли. Ты же чудовище.
В ответ она внезапно размахнулась и дала ему пощечину. Удар был такой силы, что мог бы свалить Терри с ног, если бы он не отлетел к столу. Он восстановил равновесие, очнулся и приложил руку к щеке, чтобы смягчить боль. И чтобы защититься.
Салли стояла перед ним, пылая ненавистью и красотой, светлые волосы ее струились вдоль спины, словно языки пламени.
— А ты… ты просто набитый дурак.
21.20.
Текст гласил:
У НАС ЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД САМИМИ СОБОЙ. У НАС ЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД НАШЕЙ ПАРТИЕЙ. НО САМОЕ ВАЖНОЕ — НАШИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД АМЕРИКАНСКИМ НАРОДОМ. МЫ ОБЯЗАНЫ НАЧАТЬ С ПРАВДЫ… И ЗАКОНЧИТЬ РАЗМЫШЛЕНИЯМИ ОБ АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЕ.
Дэн Истмен вычеркнул последнюю фразу. Вместо нее он написал:
ВСЕ ДЕЛАТЬ ПО ЧЕСТИ.
Он пробежал глазами последнюю строчку, неудовлетворенно покачал головой, сел в кресло и уставился в потолок. Дело не шло. И чем больше он прокручивал в уме текст своей будущей речи, тем меньше она ему нравилась.
Через два дня он поднимется на трибуну, чтобы выступить перед тысячами делегатов, собравшихся на съезд. Пока в номерах-люкс по всему Сент-Луису будут при закрытых дверях политиканствовать и вести закулисные переговоры, пока президент Бейкер в Вашингтоне будет ждать его заявления об отставке, он, Дэн Истмен, воспользуется случаем, чтобы доказать съезду и всей нации, что именно он тот человек, который способен обнародовать ошибки партии. Таким образом, все, что произошло — его открытая ссора с президентом Бейкером, два его ошеломляющих сообщения по телевидению,— все это послужит трамплином для появления его в качестве рыцаря на белом коне, боговдохновенного героя, защитника Конституции. Для своей речи он отчаянно нуждается в ярких словах, что смогли бы укрепить простодушную веру американского народа. Если только он и его помощники сумеют найти такие слова…