Гришка Флоров, школьник-подросточек, работал у Яши и его матери пастухом. Он прилежно учился в школе, у него было добродушное светлое лицо и непокорный квадратный подбородок, жёсткое выражение, смягченное серо-зелёными глазами – лицо простого работяги. И обращался к Яше не как остальные «Яшка» или просто «Эй», а прибегал к официозу. Это всё, что знал о Гришке Яша, и этого было достаточно.
– Спасибо вам большое! Я вам кулебяку принесу. Она вкусная. Во всех Тупиках такой не найти! – Гришка не переставал счастливо гладить весело подрагивавшего пса. Яша рассмеялся, от нечего делать обламывая боярышник. – Как вы нашли меня?
– Ты шо думашь, я не знаю, хто у меня скотарём работает и где? Грошь мне тогда цена как хозяину. – Снова затрещала сорока. На самом деле, Яша вызнал у матери, чей был пёс, и где искать хозяина-мальчишку. Немало мать подивилась, что он проявил интерес к батраку. В кой-то веки.
Разговор шёл так же плохо, как цебуля16 под водку. Яша вздохнул.
– Шо это у тобе? – уцепился Яша, ткнув пальцем в пучок ржи, перепоясанный и бережно положенный около Гришки. Мальчик подобрался, прикрыл ладонью.
– Это так, ничего.
– На г’адание какое или обряд? Я ког’да на охоту иду, тоже слова особенные приговариваю. Но рассказать про них не мог’у. Секрет. – И доверительно подмигнул. Гришка усмехнулся, но глядел так же испытующе.
– У нас же сегодня по старому обряду Прокопьев день, – медленно пояснил он, заглядывая Яше в глаза. – Я ходил на покос ржи. Взял пучок с первого снопа, сохраню до осени. Это чтобы урожай был хороший. Потом принесу в дом. Это, чтобы дома всё ладно было. Вымету им сор в сентябре.
– То-то я г’ляжу, у нас неурожаев не бывати.
– Это да. Я же не первый год делаю. Как бабушка показала. После того голодного года пару лет назад. С тех пор так и делаю.
Яша задумался. Всё это было интересно только в силу недавно произошедшего. В другое время он бы уже уснул под такие непрактичные россказни.
– И много ты таких полезных обрядов зноваешь? – спросил он. Гришка нахмурился, сощурился, посмотрев на раскалившееся солнце среди облаков.
– Да как-то и вспомнить не могу.
Гвидон залаял яростно и взволнованно, в неясном настроении бросился к рогатым, пасшимся у холмистого горизонта. Всё это было неспроста.
– Я знал, что Гвидон вернётся, – признался Гришка, сжимая колени. – Он умный, не потеряется. И мой самый верный друг. С ним не пропадёшь. Это верно, что на охоте он бы сгодился. Он и в пастушестве полезен. Я вот вспомнил такое поверье. В старые времена русы же не в одного бога верили. И был у них такой бог в виде собаки. Он как бы охранял скот и поля с выращиваемыми посевами. Со злаками всякими. Я вот так смотрю иногда… А чем Гвидон не эта собака?
– Ну, хотя бы тем, шо он кобель, а не собака, – мрачно заметил Яша. – А еще тем, шо у той собаки крылья есть. И зовут её… то ли Симаргл, то ли Переплут.
Гришка с удивлением расширил детские глаза, как будто перед ним чудо божественное свершилось.
– А ты думал, я вашу русскую историю не учил? – злорадно торжествовал Яша. – Все вы, кацапы17, с одного поля…
– Пойду я, послежу за скотом. А то там Нюрка что-то отстала, – смущённо объяснил Гришка, поднимаясь. Его тень, тонкая и высокая как жердь, упала на Яшу и будто перекрыла весь мир. Яша вздрогнул, почувствовав за собой вину. Обидел он мальчишку, и тот решил быстрее ретироваться.
Облака, похожие на перья, воздушные и разлатые, облепили солнце. Усталость и разморённость разом напали на Яшу. Слышнее стал перезвон балабонов и тише – мычанье коров.
«Динь-дон. Динь-дон. Динь-дон». Суета и тлен. Тлен и суета. Может, просто выдумка. Или же судьба.
Снилось всё то же пастбище. Но без скота и без пастуха. Небо было тёмно-серое, и тучи плыли прямо на Яшу, разлёгшегося у куста. У куста плакун-травы, разросшейся к небу сиреневыми цветками, как зубья короны. Стебли были высокие, плоды крупные и липкие. Плакун плакал, и его капли падали на лицо Яше.
Он проснулся, хотя и не спал. Тучи потекли быстрее, стали темнее, выявив огромную тень крыльев.
Резкий порыв ветра заставил Яшу подняться. Во-первых, Симаргл все-таки оказался кобелём, что доказывало причинное место. Во-вторых, он был раз в десять больше Гвидона. В-третьих, он был овчаркой, и эта деталь поразила Яшу больше всего. В вышину в нем можно было насчитать саженя два-три, глаза неожиданным образом были обычными, хотя Яша представлял, что они должны светиться, как у псов Баскервилей. Но они были карими и такими огромными и бездонными, что человек мог бы уместиться в них и потонуть, как в чане, полном звериной свирепости.