Выбрать главу

Он уже промок насквозь, но уходить не хотел. Сел, прислонившись к волглой коре ивы. Её тонкие пальцы-листья приятно ласкали лицо, и Яша надеялся уснуть прямо здесь. В женских успокоительных объятиях.

Но и глаз не успел сомкнуть. Белый свет потребовал к себе. Жгучий и звенящий свет, наэлектризованный. Шаровая молния плясала над рекой. Красивая смерть – погибнуть от молнии?

Яша не смог додумать, шар несся прямо на него. Медленно, как лось, набирающий скорость. Может, это быть лось? Но по размерам, шар был меньше, скорее с пол-Яши ростом. Свет, густой, почти ощутимый, менял оттенок с бесцветного – на белый – на небесный – на алый. Его будто просвечивало изнутри. Будто внутри света был еще свет.

Яша забыл, как дышать, как мигать, как двигаться. Он замер, только зрачки следили за неведомым явлением. Ветер взял скорость, завыл, обретая голос. Листья барабанили первобытный ритм. И шаровая молния тоже издавала звук. Еле уловимый, свистящий и дергающийся. Не то флейта, не то кларнет.

Одним махом Яша готов был послать всех физиков и ученых и поклясться, что шаровая молния была каким-то духом из неизвестных миров. Она скользила над водой прямо к нему, и шлейф воды, как магнитом, тянулся за ней. Яша смущенно поднялся на ноги. Молния остановилась. Она висела прямо над урезом, а Яша стоял на угоре и всей кожей ощущал волнующее дуновение.

Шаровая резко свернула и, огибая Яшу, двинулась вглубь леса, ускорившись, словно молодая олениха. Она точно ждала, что он пойдет за ней. Однажды увидев красоту, человек всегда тянется за ней. Так утешал себя Яша, почему-то уверив, что непременно надо идти за молнией.

Она мелькала среди деревьев, и её очертания менялись, она будто изгибалась в языческом плясе. Яша представлял себя странником, проникнувшим в земли туземцев, которые живут по законам дикой природы. Листья подпрыгивали в бешеном ритме, капли летели, жаркие, словно искры пламени.

Яша забыл, где находится. Ему виделись какие-то озабоченные, ревущие лица, тела, красующиеся телешом, одетые только в обрядовые маски волков и бусы из куриных лап.

Когда они с молнией подошли к костру, пляски неслись на пике экстатической волны. Воздух дышал эйфорией. Дождь пыхтел, точно изжаждавшийся алчущий любовник.

Яша рассмеялся. Шар застыл над костром. А у костра расселись не двенадцать месяцев или апостолов. Всего четыре оголённых старца. У них были длинные седые, с тщанием ухоженные бороды, клонящиеся до самой земли. Яша мельком подумал, что жили деды точно немало, раз имели бородищи такой длины. Волхвы.

У них был больной мертвенный оттенок кожи, близкий к глинистому, и такая же больная худоба. Как если бы только что встали из могил и не преминули вымыть бороды. На шеях у них были талисманы, опоясывавшие бороды спереди.

У одного талисман был в виде деревянного колеса с шестью спицами. У другого – ромб внутри квадрата. У третьего – какое-то подобие женщины на коне угловатых геометрических форм. Талисман четвертого он не успел разобрать. Они все сидели, словно шаманы, окружив костер, и даже не смотрели на него. Глаза их были слепы и напоминали сточные пруды в белооблачный день. Определенно, волхвы.

Разговор полагался интересный. Только Яше говорить не хотелось. Он бы еще порезвился среди деревьев, раздевшись и ловя чарками небесную воду. Как чародей из далеких недетских легенд.

Он ухмыльнулся, пожалев, что выбросил ружьё, и развернулся, намерившись улизнуть. Но один из старцев оказался прямо за спиной. Он глядел безоблачным немым взглядом.

– Иди, – одними губами утробно прошептал волхв. В его голосе слился гром и ропотный рык грозы. Точно говорило само небо.

Яша сжал кулаки и развернулся. Он мог бы спросить «Куда идти?», но не стал. Разговор полагался даже весьма интересный. И весьма долгий.

На погосте

Грохот стоял такой оглушительный, что наверняка слышен был во всех уголках Тупиков. Уж на кладбище-то точно был слышен. Сносили церковь.

Настроение у собравшихся и без того было угнетённое. По внешнему виду односельчан нельзя было сказать, что собрались они на похороны. Оделись буднично и поначалу даже обсуждали не смерть усопшей или её личность, а свои бытовые дела и незначительные тяготы.

С появлением председателя в строгом вельветовом костюме все, как под гипнозом, разом смолкли и слегка приуныли, пристыжено отворачивая лица или вперяясь взглядом в землю.