Гришка кивнул. Тяжёлый, внимательно зоркий глаз деда впился в него сильнее.
– Жаждуешь ты напомнить русам, хде оставили оне дух свой?
Задыхаясь от острого запаха трав, Гришка кивнул. Ещё ближе пригнулся дед. Заговорщически приглушённым стал его трескучий голос:
– Отдай тады лапу-кормилицу Хозяину, и убудет в яви это всё.
Гришке сделалось дурно, стало до измора жарко, точно стянули его тело тугие, рвавшие кожу путы. Он будто провалился куда-то.
– Нам бы собаку найти, – спасительно выстрелил Алексей, сжав плечо Гришки. – Овчарка породы, но есть что-то… нечто сродни благородному колли шотландскому.
Дедок фыркнул, мутным глазом пробежался по Алексею и отвернулся.
– Чего не видал, того и не слыхал. Рыскайте, и буде вам счастье, токмо еси заповеди Матушки не забудете.
– Не забудем, не забудем, – горячо затараторил Гришка. Осоловелость прошла, перед взором прояснилось.
Удалялись они вдвоем молча, с нагруженной совестью. Алексей чуть ли не силой тащил его прочь, напряжённый и озабоченный.
На сосновом валежнике присели отдохнуть. Дышали громко и сипло, как если б пробежали милю невозможным аллюром.
– Блажной дедок-то, – поделился Алексей. – Говорит много, а на деле известно, вся готовность улетает в небеса. Знаем такой сорт.
Гришка молча захрустел костьми, переминая ноги. Здесь было темнее: гуще и вольготнее раскинулись кроны и скрыли солнце, как бы прикрывая малышей-кустарников от лишних глаз и любопытных лучей. Влагой напитался тут воздух, наливная роса ещё кое-где мокрела, хрустально поблескивала на плодах грушанки и стеблях собачьей травы.
– Гвидо-ончишко! – залился воем Алексей.
– Брось, – нахмурился Гришка, – не кричи, не найдёшь. Он учует нас.
– Он умный, но не всесильный.
– Это все из-за приехавших, – злобно нагонял Гришка. – Не было б никакого пожара, и дыма тоже не было б, не сбежал бы Гвидон. Всё из-за…
– Да поразит тебя гром, если скажешь, что всё из-за понаехавших! – Лёха картинно подбоченился. Противно заскрипело на зубах от этой вечной непобедимой тяги к театральщине.
– Всё из-за них, из-за стройщиков.
– Ещё, как этот хрыч, скажи, что хозяйка-природа разгневалась на нас.
– Матушка, а не хозяйка.
Алексей вздёрнул руки к небу, как бы спрашивая: «Как ты можешь быть таким тупнем?» Излюбленный жест, по его же мнению наиболее красноречивый. «И бесячий», – мог бы добавить Гришка.
– Ужели тебя взаправду так воодушевили его речи? – искренне досадовал Алексей. Его грудь часто вздымалась от переполнявшего волнения. – Очевидно же, что он сбежал из палаты номер шесть. Вся его речь – просто бред, щедро присыпанный непоколебимой верой в свои слова. Ты не глупец, чтобы не заметить это. Но с такой легкостью поддался! Какую там «лапу-кормилицу» и какому «хозяину» ты собрался отдавать? Кого ты там собрался выгонять из нашего леса? Или ты просто хотел сказать – «твоего» леса, в который без твоего ведома нельзя вторгаться непосвященным чужеземцам и таким неофилам, как я? Признавайся, друже!
Гришка затаил молчание, он стоял, тяжело сопя и не глядя на Алексея. Ему стало стыдно. Что, если на этот раз в его словах было больше правды, чем показного пустомельства? Гришка задумался: может, его биофилия была ничем иным, чем отклонением или даже симптомом сумасшествия? Потому он и спелся так быстро с другим сумасшедшим…
Эта мысль так ужаснула Гришку, что он вздрогнул, похолодев до самых корней волос, и решил больше никогда не думать об этом. Чего боишься – то признаешь и приближаешь.
– Пойдём до бруслины, – прокашлявшись, опомнился он, – под ней Гвидон любит валяться.
– И я его прекрасно понимаю, – важно согласился Алексей.
Гнус становился всё опасней и назойливей, и, несмотря на жаркую духоту, Гришка накинул капюшон куртки, продел руки в карманы. С потаённым ехидством стал наблюдать за Алексеем, то и дело вскидывавшем пятерню для удара по кровопийцам.
– Шевелись ритмичнее, надо же скорее найти пса, – изнемогающе просил он. Гришка прыснул, дергала жажда повыбить всю спесь из кисейного барина.
Возмущенный и раздражённый, Алексей отдалился, откосил слегка вверх, уже едва различимый за колоннами сосен. В конце концов, наткнулся на сухостойную липу. Не успел Гришка моргнуть, как загребущая клешня уже нещадно жахнула по набухшим липовым цветкам.
– Не рви! – сорвался Гришка вмиг. Зря – не успел.
– Да ты чего? – Алексей выпятил губу. – Липа же! Цветущая! К чаю, и мне от слономух отмахиваться.
И как тут объясниться, ежели сам не знаешь, отчего так вздёрнуло? Варварство ли по отношению к лесу, собственная ли беспомощность противостоять этому… Чёрт его знает! Только где-то под сердцем громыхнуло, встряхнуло.