— Повезло ему. — кто-то сказал в строю. — Обычно пятнадцать суток дают.
Позже Калуга узнал, что из карантина ещё никто не вышел по истечении двух недель. Минимум месяц пройдёт, прежде чем тебя выпустят в зону. Две недели в ШИЗО обеспечено каждому. И тут до него дошло, что тому зэку не просто так повезло. Наверно он стукач, вот его и отпустили обратно в отряд. Хотя что тут можно стукануть? В зоне ничего нет, разве что сосед пёрнул без разрешения. Это было что-то с чем-то непонятное, размышлял Калугин, глядя на окружающую его обстановку. Удар по голове вернул его из мира мыслей в реальность.
— А ты что тупишь мразота? — спросил безопасник. — Почему ботинки не чищены? Бегом в штаб. Дневальный, проводи его. Бегом в штаб, я сказал, быстрее.
В дежурной части Калугина закрыли в клетку, в которой он стоял по стойке смирно и ждал, что с ним будет дальше. Прошло четыре часа. Пришёл дневальный штаба и проводил его к двери, на табличке которой было написано «Оперативный отдел. Шмаров А. А.». Калугина невольно затрясло.
— Ну что, созрел? — спросил Шмаров. — Понял куда ты приехал?
— Так точно, понял гражданин начальник. — громко ответил Калугин.
— Стучать будешь?
— Не понял, это как?
— Что тут непонятного? Стучать обо всём, что видишь и слышишь.
— Я не умею, я простой м-м, зэк. — неуверенно ответил Калугин, так как не смог сказать, что он мужик. — Кто мне что расскажет интересного?
— А мне не нужно рассказывать интересного. Ты докладывай про своих соседей по шконке, как живут, что говорят, о чём думают.
— Так откуда я узнаю, о чём они думают, я же мысли читать не умею.
— Значит ты по ходу не понял куда приехал.
Шмаров позвонил дежурному и попросил зайти к нему в кабинет.
— В подвал его, что-то он тупой очень. Пока сами начинайте с ним работать, а мы с кумовьями позже подойдём. — распорядился Шмаров.
— С ним до упора работать? — спросил дежурный Шмарова, показывая пальцем на Калугина.
— Там видно будет.
Оказавшись в подвале, Калугин понял, что сейчас его будут бить. Опытные сотрудники обмотали предплечье куском телаги и болевыми приёмами зажали его руку в тиски. Потом стали бить длинной узкой железной пластиной по ногтям. Двигаться Калугин не мог, так как вторая рука была пристёгнута браслетами к решётке. Били не больно, но время шло и становилось уже невыносимо терпеть. Каждый удар был такой, как будто его тыкают иголкой в мозг. Его никто не спрашивал про стукачество, его медленно пытали. Через пол часа Калугин не выдержал и заорал от боли.
— А-а-а-а, да что же вы делаете? За что? Я уже больше не могу.
— Маникюр. — спокойно ответил один из сотрудников и заткнул Калугину рот кляпом.
Дальше сотрудники продолжили наносить удары железной пластиной по ногтям Калугина. Все ждали, когда он сам созреет для стукачества. Через час в подвал пришёл Андрей Андреевич с операми.
— Кляп выньте. Ну что, как дела педрила? — спросил Шмаров. — Ты одумался?
— Да я же ничего плохого не сделал. За что вы так со мной?
— Если бы не сделал ничего плохого, к нам бы не приехал. Ну ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Парни, то же самое на ногах ему сделайте и в изолятор его.
Калугина быстро перевернули вверх ногами, зажали одну ногу в тиски и начали делать ему педикюр. При этом они напоминали о том, что у пидорасов ногти и на ногах должны быть тоже красивые. А раз он пидор, значит всё по правилам. То же самое проделали и со второй ногой и рукой, так сказать, для симметрии и красоты. По окончанию этого мероприятия все сотрудники были удивлены, что опять у них не получилось сделать голубые или розовые ногти. Каждый раз выходят только синие или фиолетовые.
Вечером Калугина водворили в ШИЗО на пятнадцать суток. Он, свернувшись калачиком и растопырив пальцы рук и ног во все стороны, лежал на полу в камере. Калуга не мог уснуть от боли и непонимания, происходящих с ним событий.
На следующий день Калугина привели в кабинет оперативного отдела в изоляторе. Там его уже ждал Шмаров и ещё два оперативника.
— Ты дурак или нет? — спросил Шмаров Калугина. — Или ты терпила? Терпила-педрила.
— Я не умею стучать. Я простой работяга, два срока на швейке отработал. Там план нужно было выполнять, а стучать никто не требовал.