— Олег подожди, ещё не всё. Сними куртку. — остановил Васильев Жукова. — Дай ещё раз посмотреть.
Жуков снял куртку и отдал её Васильеву. Он стал пальцами прощупывать рукав куртки и почувствовал уплотнение под шевроном.
— Олег, а что у тебя шеврон разными нитками пришит? — спросил Васильев.
— Да я не помню почему так, давно пришивал. Да это куртка старая, даже не помню откуда она у меня. — взволнованно ответил Жуков и его глаза забегали.
Васильев потянул шеврон в сторону и нитки легко разошлись. Под шевроном оказался полиэтиленовый пакетик с белым порошком.
— Это не моё, я не знаю, что это. Говорю же не помню откуда эта куртка старая. — оправдывался Жуков.
Петров и Васильев вывели его за зону и завели в кабинет оперативного отдела. После получасового разговора Жуков признался, что это его рук дело.
— Денег не хватает. С женой развёлся, алименты. Жизнь под гору покатилась. А тут этот Новиков подкатил. Я с его братом ещё в школе учился. Ну вот и решил немного денег халявных подзаработать.
— А кто рассчитывался с тобой и где? — спросил Васильев.
— Брат его. Когда давал отраву, сразу давал и деньги. Штука за одну ходку. Я под шеврон зашиваю и всё. Моё дело только отдать. Ночью иду по обходу и Новикова встречаю. Нитки на шевроне надорву, отдам пакет и дальше иду. Как-то так. Что теперь со мной будет?
— Начальник решит. Жди пока здесь. — сурово ответил Петров.
Через десять минут пришёл Зубов Валентин Валентинович и прочитал Жукову лекцию про предательство. Про то, что тот поедет из зоны в зону, но только теперь сидеть. После этого взял с него рапорт на увольнение и отправил его в отдел кадров.
Петров и Васильев довольные собой направились в зону.
— Молодец Вася! Молодец, я уже думал, что лоханулись мы с тобой. Как ты увидел эти нитки разные? Я бы даже не подумал.
— Не знаю, увидел и всё. — ответил Васильев. — Новикова садим в ШИЗО?
— Садим. Дважды по пятнадцать надо выписать ему, а там видно будет.
Прапорщик Жуков был уволен. Официально его не стали оформлять, так как никто не хочет иметь пятно на колонии. Новикова водворили в ШИЗО. Васильев, Петров и Зубов сидели вечером в кабинете за зоной и пили водку. Поводом была удачно проведённая операция. Петрович учил Васильева обращать внимание на случайные события. Возможно, на первый взгляд, они не имеют ничего общего между собой, а если хорошо подумать — это звенья одной цепи.
ИК-12. Дорогое предложение
Прошло полгода. Калугин раз в месяц приходил к Шмарову и сливал по мелочи информацию. Кто с кем общается и что говорят. Кто нарушает режим содержания. Кто после свиданок или посылок делится продуктами и сигаретами с другими осужденными. В общем всякая бытовуха, которая была интересна Шмарову. Но по личному мнению Калугина наверно никогда бы не заинтересовала нормального кума в обычной колонии. Таких, как Калугин, в зоне было много. Он уже научился их отличать от других осужденных.
Все сливали всякую ерунду, из-за которой зэков били, пытали и садили в изолятор. Потом всё начиналось с начала и дальше шло по кругу. Именно эта мелочь, из-за которой всех били, и не допускала даже мыслей подумать о чём-нибудь более серьёзном. За слова типа наркотики, деньги или водка, сказанные вслух, опера сразу садили в ШИЗО без разбирательств. Со временем Калугин понял, что, если бы он захотел кому-нибудь навредить, нужно было красиво доложить Шмарову. К примеру, Вася Пупкин интересовался, где взять плёнку от флюорографии для изготовления карт или ему на свиданку жена обещала привезти спиртное. Через час этого Васю Пупкина ждала неминуемая пытка в оперативном отделе. Потом изолятор и про свиданку можно было забыть, как минимум на полгода.
Шмаров был скорее режимником, чем оперативником и всю информацию от Калугина принимал за чистую монету. Но он был и не дурак, просто в этой колонии свои особенные приоритеты. Здесь задача кума выбить информацию, именно выбить, и никак по-другому. Другое не приветствуется. Вся оперативная информация должна поступить только через боль. И вот так все сливают друг друга и по кругу катаются в изолятор.
Конечно, если разобраться, Калугин получается, что тоже ссучился. Для него это был уже способ выживания. Он не мог больше терпеть пытки и изнасилования, как и в принципе многие зэки. При всём при этом Калугин доводил до Шмарова ничтожную информацию. Её, по мимо него, знали и видели многие зэки. Он всегда был уверен, что уже не первый, кто сообщил об этом в оперативный отдел. Калуга старался чтобы из-за него зэки не страдали, но это была лотерея. В глубине души он оправдывал сам себя. Если бы его не отпороли на этапе, он бы не опустился до этого. Его до этого состояния довели силой.