– Вот он! – прищуриваюсь я, – Точно! Большой пёстрый дятел!
Птенцы в дупле, совершенно не стесняясь, верещат на весь лес! Как я понимаю, они требуют корма…
– Конечно! – громко рассуждаю я, не сводя глаз с дупла, – А, чего, им бояться? Попробуй, доберись кто, до них!
Покрутившись под ольхой, я продолжаю свою работу…
Под лесом, я переваливаю через гребень распадка вправо и в верховьях соседнего, выходящего прямо на балок нашего кордона, распадка, среди частокола стволов елей и пихт, я замечаю ствол тиса! Он вишнёво-красный и толстый. Я подворачиваю к нему: толстый ствол дерева, внутри – совершенно пуст!
– Барабан! – громко говорю я.
Ствол тиса действительно напоминает мне барабан, вернее, вертикальную трубу. Толщина стенок этой трубы не превышает пятнадцати сантиметров.
– А, жаль! – расстраиваюсь я, вынимая рулетку из рюкзачка, – Трудно даже представить, сколько этому старцу лет!
– Так! – прикидываю я, – Диаметр его ствола – сто четыре сантиметра… Значит, его радиус составляет пятьдесят два сантиметра. Годичные кольца у тиса, такие тонкие, что без бинокуляра – не подсчитать, примерно три на миллиметр… Получается, тысяча пятьсот шестьдесят лет! Круто!
Я шагаю по лесу, дальше…
– Полторы тысячи лет, – через минуту, пробую я, на слух, эту цифру и согласно киваю головой, – Круто! Это круто!
Далеко внизу, под моей сопкой, сквозь просветы между кронами деревьев, чернеет рубероидная крыша Алёхинского кордона. Я начинаю спускаться по лесистому склону вниз, к дому…
Вот, впереди, подо мной, постепенно вырисовывается крупное дерево! Я прищуриваю на него, свой ботанический глаз: «Обширная крона… крупные, широколопастные листья напоминают клёновые».
– Хм! Калопанакс! – улыбаюсь я и по мере спуска, начинаю подрабатывать к дереву, по ходу вытаскивая рулетку.
Калопанакс семилопастный – дерево из семейства аралиевых, родственник аралий, элеутерококка и легендарного женьшеня.
– Диаметр ствола – семьдесят один сантиметр! – громко разговариваю я, сам с собой, – Круто! Для калопанакса – тем более…
Вот и крыльцо нашего небольшого, Алёхинского кордона.
– Фууууу! – я выдыхаю воздух, – Всё хорошо. Можно расслабиться…
Вечер. У меня – обычные заботы по перекладке собранных за день образцов растений, из гербарной папки в рамки, на сушку. И невесёлые мысли, о дне прошедшем:
«Шарахаюсь от каждого куста! А, ведь, я – на работе… Ну и что, что без напарника? Я не могу сидеть на кордоне и просто не выходить в лес! Работать надо! Надо… Ну, а что говорит внутренний голос? Внутренний голос говорит, что я играю с огнём! Рано или поздно, но встреча с медведем произойдёт! Дело – только во времени. Ведь, всё довольно просто – занимаясь свободной охотой, я двигаюсь по лесу зигзагами, как челнок, процеживая местность. При энном количестве медведей на этой площади, я всё-равно на кого-нибудь нарвусь! Дело – лишь во времени. Не сегодня – так завтра, не завтра – так послезавтра…
Весёлые расклады, нечего сказать! Двигаться бы мне по лесу – по прямой линии! Тогда, вероятность встречи с медведями не была бы такой высокой…».
Утро. Я выхожу на крыльцо балка Алёхинского кордона: наступает хороший, погожий день. Рабочий день!
– Шшшшшшш! – я делаю глубокий вдох, такого ароматного, лесного воздуха, – Ах, какой запах!.. Нужно собираться в лес. Сегодня нужно будет крутнуться по дальним окрестностям бассейна речки Алёхина».
Я гоню прочь тревогу: «Меньше сентиментальности! Вчера обошлось – обойдётся и сегодня!».
Брезентовые брюки, туристические ботинки, свитер под брезентовой штормовкой, лыжная шапочка на голове, тесак на поясе, ботанический рюкзачок за плечами. Что ещё нужно охотнику за растениями?!
– Вперёд! – командую я сам себе, – Труба зовёт!
Склоны сопок, прикрывающих долину речушки Алёхина с севера, покрыты сомкнутыми массивами хвойных лесов. Я шнуркую от дерева к дереву, от дерева к дереву. Чем заинтересуется мой ботанический глаз – туда и поворачивают мои ноги.
Зигзагами, я продвигаюсь вдоль склона речной долинки. Вокруг – мёртвопокровный пихтарник. Под ногами – чистая лесная подстилка, из хвои. Ею совершенно гасятся звуки моих шагов. Я плыву между пихтовыми стволами в полном безмолвии! Как призрак! Эта, напряжённая тишина режет мне слух, и я часто кричу, оповещая лес о своём присутствии.
– Эгей! Это я, здесь! – ору я на весь лес.
Через пару минут, я снова горланю на весь лес: «Эгей! Это я, здесь иду!»… Вот, впереди, среди частокола светло-серых пихтовых стволов, вырисовывается тёмно-вишнёвый, гладкий ствол тиса!
– Тис!
Я сворачиваю к дереву…