Бездонное, синее небо! Яркое солнце ослепительно сияет над головой. Кругом – такая теплынь! Через пару часов я понимаю, что мы слишком тепло одеты! Я стягиваю свой синий свитер и привычно, по лесному, завязываю его рукавами, вокруг пояса. Кочкарниковая низменность Серноводского перешейка сплошь поросла низкорослым ольховником. Бесконечные кочки этой равнины покрывает ковёр клюквы. Я сбрасываю с плеч свой ботанический рюкзачок, раскручиваю несколько плетёнок клюквы и торопливо (меня никто не ждёт) закладываю их в свою гербарную папку…
Вокруг меня, розовыми шишечками, обильно цветут плотные заросли какого-то, по колено высотой, кустарничка. Необычное и совершенно незнакомое мне растение! Я открываю определитель растений…
– Восковник опушённый! – через несколько минут, я отрываю глаза от книги, – Классно!
– Восковник опушённый… – я «пробую на зуб» новое название.
У меня – очередное ботаническое миниоткрытие! Я, ему – очень рад! Я торопливо шагаю дальше, догоняя ушедших вперёд, лесников…
Здесь же, часто встречается другой, более высокий кустарник! Глянцевые, тёмно-зелёные листочки его кустов заметно красят однотонно-серую, после зимы, равнину перешейка.
– Это – падуб! – прикидываю я, – Падуб морщинистый я знаю. Интересно, а это – какой?
Я сбрасываю с плеч свой рюкзачок и торопливо достаю определитель растений…
– Падуб Сугероки! – вскоре восторгаюсь я, – Первая категория редкости!
Из трёх падубов, встречающихся на Кунашире, этот – самый редкий. Как я понимаю, этот падуб назван в честь какого-то японца Сугероки.
Пологие склоны невысоких сопок, образующие северный борт перешейка, сглажены тёмной щёткой хвойных массивов. Шагать по пружинистой, кочкарниковой равнине перешейка трудно. Но постепенно, мы всё же подходим к лесу…
Это пихтарник. Мы входим под крышу хвойных крон. И я с любопытством озираюсь вокруг. Среди пихт и елей, здесь мне часто встречаются деревья тиса. Многие из тисов имеют диаметр ствола – около пятидесяти сантиметров!
– Ух, ты! – радуюсь я, – Настоящие деревья!
Но, что ещё более удивительно, для меня – вокруг так обилен и хорош подрост тиса! Из своего опыта я знаю, что у тиса, с возобновлением, дела везде обстоят плохо.
– Какой подрост! – то и дело, удивлённо качаю я головой, – Какой подрост!.. Я, такой подрост у тиса, вообще нигде не видел!
Здесь же, под моими ногами – масса бутонизирующей клинтонии!
– Клинтония удская! – радуюсь я своей старой знакомой, – Здравствуй, легенда! Здравствуй! Как, тебе, я рад!
Клинтония – это легенда работ экспедиции нашей Магнолии на вулкане Тятя. Легенда!.. Это растение из семейства лилейных. Своими листьями, оно очень напоминает черемшу и ландыш. Но, на высокой стрелке её цветоноса красуются неестественно белые колокольцы! При их описании, в литературе, применяется выражение «фарфоровые колокольцы». Удивительные цветки!
Мы шагаем дальше…
Вскоре, я вижу «вытянувшиеся» под тенью пихт, веточки «краснокнижного» падуба морщинистого. Они привлекают моё внимание алыми ягодками.
– Хм! Откуда сейчас, весной, у падуба – спелые ягоды?! – искренне недоумеваю я, присев на корточки, – Сейчас – весна! Цветут – ещё только самые ранние, весенние виды! Но и они – ещё только цветут! А, у этого падуба – уже спелые ягоды!
Я беру пальцами ягодки: «Вон, какие спелые, налитые!». Несколько минут я не знаю, что и подумать…
– Неужели, эти ягоды висят с прошлой осени?! – вдруг, догадываюсь я, – Ну, точно! А, какие ещё могут быть варианты?!
– Ха! – уже окончательно убеждаюсь я, в своей правоте, – Так – они прошлогодние! Вот, это, новость!
Я поднимаюсь на ноги.
– Хм! – хмыкаю я, оглянувшись на ягодки последний раз, – Надо же! Прошлогодние… А, такие свежие, сочные! Просто, не верится…
В пятом часу дня, на обратном пути домой, мы напрямую режем закруглённые склоны сопок, образующих южный борт Серноводского перешейка. Здесь, лесистые распадки затоплены сплошным ковром черемши! Этот ковёр черемши – так плотен, свеж и сочен! Обойти стороной эти «луковые» заросли – нет никакой возможности. И мы шагаем напрямую, под сочный хруст черемши, словно по нескончаемой гряде лука, в своём огороде.
– Хрясь! Хрясь! Хрясь!
Эта неприятная процедура режет мне нервы. Поджав губы, я зло шагаю вперёд, по черемше, по черемше, по черемше…
– Гав-гав! Гав! Гав-гав-гав!
Где-то впереди, залаяла Воробьёвская Люська. Поднимаясь дальше по днищу широкого распадка, через пару минут, мы подходим к вырытой в его склоне норе!