Сам род моих обязанностей, тем или иным образом влиявший на карьеру и жизнь других, не позволял мне избежать критики со стороны сослуживцев. Но их действия зачастую производили в моей душе обратный эффект, и нередко решение принималось в пользу бедного, не имеющего поддержки, но достойного кандидата. Из-за моей неизменной приверженности справедливости я нередко натыкался на подводные рифы тайных симпатий и интриг, хорошо спрятанные под безукоризненным фасадом правительственных учреждений. Из-за своих добрых чувств к обиженным я часто действовал в ущерб собственным интересам и не раз отказывался от внеочередного повышения по службе в пользу старших товарищей.
Эта профессия была не для меня, но не имея ни образования, необходимого для того, чтобы сменять ее на что-то лучшее, ни желания его получить, я продолжал плыть по течению. И хотя я отдавал работе много сил и старался выполнять ее добросовестно, изучение и практика Йоги интересовали меня куда больше, чем официальная карьера. Работа лишь давала мне возможность прожить, удовлетворяя самые скромные потребности. Иного значения она для меня не имела. Мне были неприятны постоянные попытки враждующих сторон втянуть меня в свои склоки, из-за чего на обычно безмятежной глади моего ума, оберегаемой для занятий Йогой, порой возникали волны.
Через несколько лет после начала моей работы в Департаменте общественных работ начали сгущаться тучи вокруг главного инженера, чье желание призвать к порядку коррумпированных сотрудников вызвало большое недовольство. Подчиненные, недовольные его политикой, объединившись с чиновниками министерства, сплели искусную сеть интриг, что привело к его вынужденной отставке. После его ухода я оказался один на один с могущественными и мстительными врагами, сумевшими настроить против меня министра. Моя критика в адрес вновь назначенного главного инженера была той последней каплей, которая и привела к моему переводу — к моему большому удовольствию, так как атмосфера в Департаменте с каждым днем становилась все более напряженной.
Условия работы в Директорате образования показались мне более приемлемыми. Здесь не было такой крупномасштабной коррупции, что процветала в Департаменте общественных работ. Как следствие этого, интриги и заговоры не возникали. Здесь до 1947 г. жизнь моя текла относительно плавно я размеренно. Думаю, что приятная атмосфера и спокойствие новой работы позволили мне оставаться на ней во время долгого испытания, выпавшего на мою долю.
Глава вторая
Я, родился в 1903 г. в маленькой деревушке Гаиру, расположенной в двадцати километрах от столицы Кашмира Сринагара. Это был дом родителей моей матери — она отправилась туда, перед тем как родить меня, так как знала, что будет окружена заботой старшей сестры и братьев в критический период. Мой отец построил для себя маленький двухэтажный дом в большом поместье моего деда. Это было скромное строение, сложенное из необожженных кирпичей и покрытое соломенной крышей. Оно служило нам домом долгое время — в нем прошло мое детство, да и позже мы приезжали туда, когда уставали от городской суеты и скучали по свежему деревенскому воздуху.
Мои первые детские воспоминания связаны с небольшим домом, расположенным в тихом квартале Сринагара. Я до сих пор помню, как стою заплаканный в объятиях утешающего меня дяди (со стороны матери) после того, как получил от нее взбучку за то, что замешкался на дворе, играя с детьми. Меня, единственного сына, желая уберечь от дурного глаза, мать никогда не одевала в дорогие одежды. Не позволяла она мне также подолгу играть вдалеке от нее. Другое неизгладимое воспоминание детства оставила лунная ночь, проведенная в компании матери и одного из ее братьев в крытом сверху, но открытом со всех четырех сторон строении, которое кашмирские крестьяне используют как зернохранилище. Весь день мы протряслись верхом на лошади, направляясь к отдаленной обители знаменитого отшельника, но, не успев добраться туда до захода солнца, попросили приюта у какого-то крестьянина, который нас и устроил таким образом. Я не могу припомнить внешность отшельника: запомнились только спадающие на плечи длинные тусклые волосы и то, что он сидел, скрестив ноги, у стены в маленькой комнате, обратив лицо к двери. Помню, как он посадил меня к себе на колени и стал поглаживать мои волосы, которые были тогда достаточно длинные, так как мать поклялась не прикасаться к ним ни ножницами, ни бритвой до исполнения священной церемонии обрезания пряди.