Вслух, однако, он ничего не сказал. Спросил:
— Где вы меня устроите?
— В Никольских номерах. Все уже готово.
— А штаб? Тоже там?
— Нет, штаб мы решили разместить в доме Стахеева.
— Зачем же? Не лучше ли было бы все сосредоточить в одном месте?
— Думаю, что нет. Тебе ведь придется заниматься не только военными делами. Поэтому Совдеп и решил, чтобы ты обосновался в Никольских номерах. А дом Стахеева — он ведь тут же рядом. Так что особых сложностей не предвидится.
— Что ж, будь по-твоему. В Никольские, так в Никольские. Там, значит, и поговорим насчет этого съезда…
В тот же день, как только стемнело, из дома Стахеева, где разместился штаб, вышел рослый широкоплечий мужчина в галифе и суконной гимнастерке без погон. Оглядевшись по сторонам, он пригнул голову и быстро зашагал вниз по улице.
— Эгдем! — раздался звонкий девичий голос. Мужчина вздрогнул, точно вор, пойманный на месте преступления.
— Галия? Что ты здесь делаешь? Одна? Так поздно?
— Я шла к тебе. Вернее, в штаб. Думала, что застану тебя там. Видишь, как хорошо вышло? Еще минута — и опоздала бы. А ты куда?
— Извини. У меня важное дело.
— Ну тогда я тебя провожу. Можно? — она взяла Дулдуловича под руку.
— Нельзя, Галия. Никак нельзя, — понизил голос Эгдем. — Дело исключительной важности. Секретное. Особое задание.
— Да?.. — голос у Галии задрожал. — А я так хотела… Мне надо было тебе сказать…
— Что-нибудь важное? — встревожился Дулдулович.
— Важное?.. Да… Для меня очень. И надеюсь, для тебя тоже.
— Ну говори же! Говори! — не выдержал Дулдулович. «Что-то она знает, — судорожно мелькнула мысль. — Неужели?..»
— Эгдем, милый! У нас с тобой будет маленький.
— У нас? — растерялся Эгдем. — Как — у нас?
— Ты не рад! — вскрикнула Галия. — Я так и знала что ты не обрадуешься!
— Прости, я не понял, — поспешил исправить свою оплошность Дулдулович. — Я не сразу сообразил, о чем ты. Это так неожиданно…
— Я еще там, в Москве, хотела тебе сказать. Но тогда я была не совсем уверена. А теперь уверена… Что же ты молчишь, Эгдем?
— Я рад… Я просто счастлив… Но… ты же видишь, какое сейчас время, немудрено, что я растерялся… Успокойся, Галия, я рад… Завтра мы с тобой все это обсудим. А сейчас, извини… мне надо спешить.
— Может быть, я тебя все-таки провожу? Хоть немножко?
— Нет-нет! Ни в коем случае. Ты теперь должна себя беречь. Думать только о нем… О нашем маленьком Эгдеме…
— Ты бы хотел, чтобы это был мальчик?
— Конечно! Какой мужчина не хочет сына?
Галия была так счастлива, что ее возлюбленный уже мысленно окрестил их первенца маленьким Эгдемом, что ей и в голову не пришло усомниться в его искренности.
Счастливая, она нежно поцеловала его и убежала.
Но как только хрупкая фигурка Галин скрылась за поворотом, улыбка сползла с уст Дулдуловича. Вынув из кармана платок, он медленно вытер со лба проступивший холодный пот.
— Только этого недоставало, — пробормотал он, злобно скривив губы. — Ну и влип! Влип в историю. Теперь, пожалуй, так легко мне уже не отделаться. Придется как-нибудь выкручиваться…
Оглядевшись еще раз по сторонам, он быстро зашагал вниз по улочке, свернул в ближайший переулок, нырнул во двор низенького одноэтажного дома, уверенно спустился по крутым каменным ступенькам, толкнув плечом, распахнул тяжелую скрипучую дверь. Позвал вполголоса:
— Харис!
— О, друг мой! Это ты? — По тону Хариса, как всегда, нельзя было понять, льстит он собеседнику или втайне глумнтся над ним. — Ну? — теперь уже резко, без улыбки спросил он. — Есть новости? Сведения? Факты?
— Есть, — буркнул Дулдулович.
— Я слушаю, — сказал Харис.
— Слушай и запоминай. Четыреста ручных бомб. Четыреста три винтовки. Пятнадцать тысяч патронов…
— Пулеметы?
— Четыре пулемета.
— Хотят вооружить рабочих? Когда?
— Завтра.
— Задержать раздачу оружия нельзя?
— Трудно. Этим будет заниматься сам Вахитов.
— И все-таки хорошо бы задержать.
— Попробую.
— Надо это сделать во что бы то ни стало. Задержи хотя бы до вечера. Наши уже совсем близко.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Если это тебе удастся — это ведь все равно что вывести из строя целый вражеский полк. Ты понимаешь?
— Не уговаривай меня. Это почти невозможно, но я постараюсь.
— Ну а теперь давай рассказывай.