Сейчас он был не молодым, но уже опытным офицером. Недостаточно родовитым, чтобы сразу пробиться в генералы, но и не настолько безродным, чтобы быть вечным лейтенантом. Если я правильно сопоставляю время, он сейчас майор, командир батальона, кажется, как раз вернулся из горячей точки. Я уважал этого мужчину, но сейчас не мог взять и подойти, чтобы поздороваться. Жаль, но его надо взять на заметку и присмотреться.
— А вот и молодое дарование, — раздался голос сбоку.
Трое мужчин были замечены мной, так что голос меня не напугал и не удивил. Оборачиваюсь. Военной выправки нет, все трое молоды — нет и тридцати. Двое выглядят нормально, но от третьего спесью и самомнением разит на милю.
— Не имею чести быть представленным…
У спесивого мои слова вызывают смех.
— Вы послушайте, господа, какая прелесть. Не имею чести…
Этого уже достаточно, чтобы вызвать кретина на дуэль, но я даю шанс его другу, встревающему в разговор.
— Князь Рубцов Даниил Николаевич, — представляет адекватный. — Мои друзья, князь Ярослав Эдуардович Долгорукий (спесивый) и герцог Рора Драгомир сын Корнель.
— Барон Мартен к вашим услугам, — сделал вид, что не заметил оскорбления.
Пока не заметил. Может оказаться, что это проверка, как я себя поведу. Если начну возмущаться и бросать вызовы — это одно, если буду слишком пассивен — другое. Оскорбление пока не прямое, посмотрим, что будет дальше.
— Ваша команда, барон, уверенно продвигается к победе, — отметил Драгомир, произнося слова почти без акцента, хотя русский для герцога явно неродной язык.
— И мы намерены продолжать в том же духе, — кивком подтверждаю.
— Вам просто везло, — отмахнулся Долгорукий.
Хмыкнул.
— Видимо, нам запредельно везло, учитывая отсутствие потерь и победы только полным разгромом противника, с рекордным в этом году временем.
— Вам попадались слабые команды, — продолжил настаивать Ярослав. — Настоящие противники не дадут твоим… подопечным даже носа высунуть из укрытия.
— Время покажет, князь.
Тот оскалился:
— Пари? — и, не дожидаясь моего ответа, огласил на весь зал: — Господа! Юноша оспаривает моё мнение о будущих играх! Барон Мартен готов доказать уверенность в своей правоте, однако… — Долгорукий с сомнением посмотрел на меня. — Чем вы можете подтвердить свои притязания барон? Разве что поместьем?
Дешёвка.
— Вы же не откажетесь от своих слов, барон? — подыграл Рубцов.
А широко улыбаюсь господам.
— Господа, я всё ещё не услышал, чем ВЫ собираетесь подтверждать свои притязания. Вы, князь, — обращаясь к Ярославу. — владеете чем-то, что может быть сопоставимо с моим поместьем? Или, может быть, вы, князь, — теперь обращаюсь к Рубцову, — дополните ставку вашего друга?
Ярослав Долгорукий — чайник без ручки. Всё, что у него есть — фамилия и, похоже, раздутое самомнение. Младший сын племянника главы рода, если не сделает себе карьеру — окажется великовозрастным оболтусом на содержании. Рубцов, правда, поместье имеет. За Уралом. Даже вполне богатое и прибыльное, только по меркам столицы «За Уралом» это примерно так же, как «в заднице мира», поэтому мой домик под Москвой куда интереснее выглядит.
Драгомир мне похлопал.
— Так их, наглецов, — одобрительно кивнул он.
Ярослав склонился.
— Туше. Признаю свою неправоту. Не злитесь, барон, это всего лишь дружеская шутка.
Сказав это, князь подошёл ко мне и протянул руку, будто бы всё сказанное было всего лишь шуткой. Что же, все мы умеем шутить.
— Дружеская шутка, — улыбаюсь, отвечая на рукопожатие.
Видимо, чтобы закрепить дружеские намерения, вся троица осталась со мной, ведя непринуждённый разговор. Удивительно, но спеси значительно поубавилось. Не скажу, что от неё не осталось и следа, однако уже можно разговаривать, не ощущая, как тебя каждой фразой пытаются унизить или напомнить тебе твоё место. Ярослав напоминал мне типаж офицеров, горделивых, однако отважных и по-хорошему наглых, когда дело касалось боя и противодействия противнику. Не самые плохие люди, вносившие свой вклад в войну, разве что смутьяны и источник постоянных мелких проблем. Должен лишь отметить, за своих друзей эти кажущиеся эгоистами ребята голову сложат, не задумываясь. Всё это, однако, не прибавляло мне удовольствия от беседы, и появление Владимира я воспринял с энтузиазмом.
— Дмитрий, с тобой хотят познакомиться, — сообщил мне Волконский.
По моим собеседникам князь лишь взглядом мазнул. Тем такое явно не пришлось по душе, но что-либо говорить не решились. Смешно.
— Да, идём.
Извиняться перед собеседниками за свой уход я и не подумал, просто забыв о разговоре. Ведь все мы умеем шутить.
Времени что-нибудь сказать у Владимира не было, мы сделали лишь несколько шагов и оказались у стола для игры в карты сейчас пустующего. Первым я узнал князя Кутузова, Радиона Анатольевича, мужчину под пятьдесят, худощавого, сухого, сероглазого, раскуривающего трубку. Рядом с ним сидел князь Шереметьев, лет сорока крепкий мужчина с колким взглядом и искривлёнными в вечном недовольстве губами — следствие какой-то раны, что так и не смогли излечить. Третий наш собеседник — герцог Крейц, адъютант Кутузова. Не скажу, что это ядро партии милитаристов, но ключевые фигуры, да.
— Присаживайтесь, господа, — разрешил Кутузов на правах хозяина.
Мы расселись за столом. Как по мановению волшебной палочки все не приглашённые оказались на почтительном расстоянии. Волконский старался расслабиться, и внешне показывать спокойствие ему удавалось. Я лишь по нервному подрагиванию пальцев понимал, что он напряжён. Сам я чувствовал себя спокойно. Да, от этого разговора многое может зависеть, но! Если мы принципиально не сойдёмся характерами с собеседниками, то можно сколько угодно рисоваться и лебезить, толку не будет.
— Вы хорошо себя показали, барон, — заговорил Радион Анатольевич, глядя мне прямо в глаза. — Учитывая способности ваших подопечных, лучшей тактики не придумал бы и я сам.
— С такими бойцами тактический гений и не требуется, — сразу добавил Крейц. — Мы не преуменьшаем ваши способности, барон. Ваша тактика нетипична, а значит, вы не подсмотрели её у кого-либо, а дерзнули придумать сами.
— Порой задача офицера — не мешать собственным подчинённым, — продолжил Кутузов. — Кто-то другой мог и помножить на ноль достоинства ваших людей. Расскажите, барон, где вы почерпнули идею.
Вопрос был ожидаем, но даже не готовься я к нему заранее — имел бы, что ответить. Всё же в своё время, там, в будущем, меня готовили и как офицера. Готовили уже по ускоренным курсам — выбросить всё лишнее, уплотнить всё важное. Чуть позднее, когда я уже сделал себе имя, вновь пришлось учиться, самостоятельно, без чужой помощи. Искать способы выиграть хоть какое-то преимущество, пусть самое маленькое, вырвать ещё немного. Всё что угодно, чтобы скудные оставшиеся ресурсы использовать по максимуму. И казалось бы, меня должен интересовать опыт ведущейся войны, но нет. Никто этот опыт не собирал и не анализировал, не было на это сил и ресурсов. Каждый делал всё, что мог, с тем, что имел, там, где находился. Так что учился я на старых учебниках, довоенных. А потому сейчас мне было что сказать.
— В нашей колонии, в Южнодвинске (вымышленный населённый пункт в восточной Африке, автр.), уже десятый год действует командир гарнизона, капитан Малышев. Имея ограниченные ресурсы, капитан не только защищает порученные рубежи, но и регулярно бьёт местных бандитов и ополчение нелояльных пашей…
Своего я добился. Если в первые секунды на лицах моих слушателей отразились скепсис и недоумение, то уже через пару минут меня с вниманием слушали, и не думая не то что перебивать, даже просто прерывать. Не потому, что я выдавал какие-то откровения или гениальные решения, неведомые матёрым командирам. Нет, и тактические приёмы, и общая стратегия действий людей, о которых я говорил, была уважаемым командирам знакома и понятна. Любопытство вызывал, во-первых, сам факт, что какой-то молодой барон всё это откопал и явно внимательно изучил, осмыслив и проанализировав, покуда мог так свободно оперировать выдержками. А во-вторых, решения и приёмы не были лишены оригинальности и учитывали особенности конкретного театра военных действий. А новый театр, с иными вводными данными, может запросто потребовать другой тактики и стратегии.