Собек качал головой.
— Вырваться отсюда не так уж трудно, — отвечал он. — Они не очень-то берегутся, видно, не боятся никого. Удалой пан! Удалой! — тихо прибавил он.
Они присели отдохнуть, а коней пустили попастись на траве.
Но Маслав недолго забавлялся охотой. Приказав людям пройтись с соколами, он сам вернулся, ища глазами Вшебора.
Тот встал и подошел к нему.
Казалось, новому повелителю приятно было поговорить о себе с каким-нибудь свежим человеком. Переряженная чернь, окружавшая его, не удовлетворяла, и его тянуло к Вшебору.
Подойдя к нему, он указал на город, расположенный на холме.
— Это будет моя Познань! — сказал он, смеясь. — Ты понимаешь? Отсюда я буду владеть обоими берегами Вислы!
И, вытянув руку, обвел ею вокруг.
— Пруссаки и литовцы пойдут со мной. Чехов погоним вон и поколотим, немцам не позволим подойти к Лабе, вырежем их, и дальше. Все, кто ненавидит христиан, пойдут со мной. — Он все время оглядывался на Вшебора, как будто ожидал от него похвалы и одобрения.
— Ну, что ты скажешь на это?
— Что ж, только бы у вас было войско!
— Есть войско и еще будет, и я сам обучу их, — быстро заговорил Маслав. — Я хоть вырос при дворе, но в душе всегда был и остался воином. Пруссаки — предприимчивый народ. Это те самые, что убили Войташка, которого Болько выкупил и похоронил в Гнезне, а теперь чехи взяли его оттуда! Те самые, что не сдались старому Болько. Ну а я им брат и сват!
Он засмеялся, с довольным видом потирая руки.
— Ну, что же ты ничего не говоришь? Маслав не глуп, правда? Увидишь сегодня сам, от них придут ко мне послы. А знаешь, почему так случилось? Потому что я сделался язычником и повыдергивал кресты. Весь народ со мной.
Должно быть, молчание Вшебора было ему неприятно. Он несколько раз спросил его:
— Что же ты об этом думаешь?
— Вы очень счастливы в жизни, это вес знают! — пробормотал Долива.
— В Плоцке, в замке, были отцы бенедиктинцы — теперь от них не осталось и следа. Из костела я устроил языческий храм так же, как и они из храмов делали костелы. Гусляры хлопали в ладоши и кланялись мне в ноги от радости: люди повыкопали старых богов, прикрепили их к древкам и повтыкали в землю, крича перед ними: «Ладо!» Вот где моя сила! Ну что ж вы все молчите? — смеясь, повторил он.
— Удивляюсь всему этому, — не спеша выговорил Долива, — но советую вам хорошенько посчитать свои силы в борьбе с христианами. Вас много, но и тех немало. Я не хочу вам льстить. На Руси водружены кресты, чехи — крещены, венгры и немцы — тоже христиане. А их всех вместе соберется много.
Маслав утвердительно кивнул головой, потом остановился, осмотрелся вокруг и, подойдя ближе к Вшебору, зашептал, близко глядя ему в лицо:
— Ты ничего не понимаешь. Чей Бог окажется сильнее, тому я и поклонюсь. Мне что? Теперь взяла верх старая вера, а что будет завтра — почем я знаю? Князья и короли все крестятся, когда приходит время. И я буду таким, каким захочу быть, чтобы получить власть, а теперь хорошо и так, как есть. Долой кресты и долой немцев, которые их принесли. Понял?
Он засмеялся, не раскрывая рта и блестя глазами. Но ему не понравилось в новом слуге, что тот не удивлялся, не льстил ему и даже не соглашался с ним.
— Эх ты, человече, — возвысив голос, заговорил Маслав. — Ты, может быть, думаешь, что мне приснилась моя сила? Ну, так я покажу ее тебе воочию. Увидишь и сам поверишь.
Он взглянул вдаль, где стояли люди с собаками и соколами.
Две собаки выслеживали дичь в болоте, но осенний день не благоприятствовал охоте — до сих пор не встретилось ни одной цапли и ни одной птицы. Маслав подозвал к себе ближайшего слугу.
— Гей, Дидко, выпустите соколов проветриться и потом возвращайтесь с ними. Губа поедет со мной, здесь больше нечего делать.
И он указал рукой на ладьи, к которым и направился.
Вшебор глазами дал знак Собеку, чтобы тот не тревожился о нем, сам Долива пошел за князем. Маслав, как бы торопясь вернуться, поспешно спустился к ладьям, вскочил в одну из них и приказал забрать коня для него самого и Губы.
Взгляд его упал на бедно одетого Вшебора, стоявшего перед ним в ожидании приказаний.
— Ты не можешь ехать со мной в этой сермяге, — сказал он, — останешься пока в ладье, а потом пойдешь пешком в замок. Когда мы вернемся, Губа прикажет выдать тебе одежду из моей гардеробной, и ты будешь одет, как пристало моему охмистру. Не бойся, — со смехом прибавил он, — будет тебе и цепь, и все прочее! У меня всего этого вдоволь. Я хочу, чтобы люди восхищались моим двором, а не смеялись над ним.