— Говори, — шепнула старуха. — Я хоть послушаю твой голос, говори еще! Я дала тебе жизнь, а ты мне за это дашь смерть!
— С ума сошла баба! — крикнул Маслав. — Как ты смеешь называть меня, княжеское дитя, своим сыном? Ах ты!
— Говори, сынок, говори, — сказала Выгоньева, — приятно мне слушать твой голос… Я всегда говорила над твоей колыбелькой, что ты заслуживаешь быть князем и королем!
Она протянула ему руку.
— Я называла тебя королем, я — старая помешанная! Вспомни, — тихо говорила она. — Вспомни только… Пощупай свой лоб… на правой стороне у тебя есть шрам… Ты был еще маленький тогда, упал и разбил себе голову о камень. Я, как пес, лизала тебе рану, а ты… укусил меня… это было предвещанием того, что будет с тобой и со мной… Я лижу твои ноги, а ты меня топчешь ими!
Старуха закрыла лицо руками и залилась горькими слезами. Маслав все стоял. Вшебор видел, как он бледнел, как менялось у него лицо, как он слабел и снова овладевал собою.
— Плетешь ты небылицы, старуха! — сказал он. — Нет у меня никакого шрама на лбу, и я не знаю тебя! Мне только жаль тебя… Хочешь уцелеть, так сиди себе смирно и молчи. Придержи язык за зубами и не смей говорить, что ты — моя мать.
Помолчав, он прибавил тихо:
— Если бы ты была моей матерью, ты бы не портила мне жизнь, не стыдила бы меня перед людьми. Я — князь и князем буду… а ты — пастухова вдова.
— А ты, милый мой князь, пастуший сын! — печально сказала старуха. — Лучше бы тебе было ходить с бичом за коровами, чем приставлять меч к чужому горлу, чтобы потом подставить свое горло другим! Что тебе это княжество, ну что?
Маслав бормотал что-то, чего нельзя было разобрать.
— Будешь ли ты молчать? — спросил он.
Выгоньева задумалась.
— Выпустите меня отсюда, — печально вымолвила она, — я уйду и буду молчать. Не скажу никому, что ты — мой сын. Будь себе королем, если хочешь! Но выпусти меня на свободу! Туда, в старую хату, пустите меня, пустите! Пусть глаза мои не видят, сердце не обливается кровью… Не скажу никому, только пустите меня.
Она стала на колени и руки сложила. Маслав, нахмурив брови, пощипывал рыжеватую бородку.
— Что тебе, плохо здесь? Не хватает только птичьего молока! Ты вернешься на черный хлеб и нужду, а сама все равно не выдержишь, будешь свое болтать… Нет… нет!
— Тогда прикажи убить меня! — говорила старуха. — Пусть убьют разом, как умеют это твои люди. Я с ума сойду в неволе, я к ней не привыкла… Я дала тебе жизнь, а ты возьми мою.
С плачем она упала на землю, но потом быстро подняла голову и начала жадно всматриваться в Маслава. Видно, какая-то мысль вдруг пришла ей в голову, она делала усилие, чтобы подняться. Князь отступил от нее, но она, с трудом поднявшись, вперила в него взгляд, точно забыв о себе. Глядела на него и не могла наглядеться. Взгляд ее пронизывал князя, и он с беспокойством отшатнулся от нее.
— Постой, — промолвила она, — я ни о чем тебя больше не прошу, дай только насмотреться! Так давно я не видела тебя! А, а, вот что из него вышло! Как тело-то побелело! Как выросло дитя! Каким важным паном стал мой сын! Думала ли я, нянча его на руках, что выращу такого богатыря!
Она медленно приближалась к нему. Лицо ее из гневного становилось умиленным, вот она упала на колени и, охватив его ноги, стала целовать их. Маслав дрожал, как в лихорадке.
— Князь мой, голубок мой, уж не совы ли выели твое сердце, не вороны ли выклевали твои очи? Ты не знаешь своей матери? Ох, золотой ты мой, ничего я не хочу от тебя, пусти ты старую на волю. Меня здесь душат эти стены, не дают мне шагу ступить, слова вымолвить не позволяют… Сжалься ты надо мной!
Когда она кончила говорить, князь быстро повернулся и пошел к дверям. С порога он обернулся к ней.
— Не глупите, если хотите остаться целой! Я вам это в последний раз говорю. Сидите, где вам велят, слышите?
Послышался шум отодвигаемого засова. Старуха, как лежала на земле, у ног его, так и не двинулась с места, закрыв лицо руками и распростершись на земляном полу.
Она еще лежала и плакала, когда вошла еще женщина, но не Зыня, а старуха в грубой и бедной одежде, с засученными по локоть рукавами, с растрепанными волосами, прикрытыми грязным платком, на вид еще крепкая и сильная. Нахмурившись, она смотрела на лежавшую.
— Эй ты, слышишь? — громко закричала она. — Пора тебе на покой, старая ведьма! Довольно этих глупостей!