— Когда дело дойдет до защиты, — насмешливо вставил Швентас, — лучше самим влезть в петлю да повеситься. И чего вам еще вздумалося: воевать!
Юрий молчал.
— Ну, Рымос, положим, — сказал батрак. — А кто четвертый? Юрий вспыхнул и продолжал молчать.
Дошлый старик вычитал в этом румянце все, что требовалось, и догадался, точно знал вперед, о ком шла речь.
— Не хотите сказать, не надо, — заметил он, — знаю и без вас. Рымос прожужжал вам уши девкою от Гмунды… Либо вы сами где-нибудь ее увидели. У молодых только на уме, что бабий фартук, а, по-моему, баба выеденного яйца не стоит, и сам я из-за бабы лоб расшибать не буду и вам не дозволю.
Оба пристально взглянули друг на друга, и Швентас был уверен, что не ошибся.
— Красных девок на Литве не оберешься! — прибавил он.
Юрий не хотел ни откровенничать, ни спорить. Он просто промолчал.
— Как ты там хочешь, — сказал он, отвернувшись, — но всячески промышляй о бегстве. А если ты раздумал, я пущусь один, очертя голову…
— Жаль вас: задаром пропадете, — спокойно возразил Швентас, — потерпите малость, старый холоп кое-что придумает… Завтра, — прибавил он, — я наведаюсь в замок.
Он не сказал, зачем ему надо было в замок. На самом деле, он хотел узнать, когда должен состояться давно втайне подготовлявшийся великий поход против Литвы. Швентас собирался предупредить о нем своих сородичей, так как теперь с таким же рвением предавал крыжаков, с каким раньше им служил. К тому же он предполагал, что в суматохе, неизбежной при спешных сборах, легче будет уйти тайком и незаметно.
К началу похода ожидались в гости рыцари из Германии, Франции и Англии. Украдкой в замке готовились к их приезду, а крестоносное рыцарство ликовало, так как присутствие посторонних элементов всегда служило поводом для новых послаблений, а иногда и временного упразднения монастырских правил.
Правда, тогдашний магистр, Людер, предупредил всех о строгом соблюдении устава. Однако не было такой власти, которая фактически была бы в состоянии в минуты всеобщего подъема наблюдать за точным исполнением формального закона, отнюдь не обязательного для гостей.
Швентас знал по опыту, что обычно делалось в замке накануне крупных предприятий, когда за всеми столами восседали иноземцы и, разгоряченные предстоящим боем, опьяненные вином и жаждой крови, они, как пчелы, шумным роем бросались вон из замка вперемешку с монашествующим рыцарством и шли в сечу, как на пир.
Множество прислуги и разноязычной челяди, сутолока сборов совершенно упраздняли всякое чинопочитание, и в Мальборге не скоро воцарялся обычный строй. Такими днями легко было воспользоваться и исчезнуть сразу и бесследно, ибо остающиеся всегда склонны думать, что сбежавшие ушли в поход со всеми прочими. Швентас сильно рассчитывал на эту суматоху. Беспокоил его только случайно подслушанный разговор, во время которого Сильвестр уговаривал Бернарда взять Юрия с собой в предстоящий набег. В замке, по-видимому, продолжали держать в тайне, когда должны собраться гости и начаться сборы. Но старшие по некоторым признакам заключали, что ждать долго не придется.
Приказано было держать овес в готовности, насыпанным в мешки; счетом стояла в бочках наготовленная солонина; слуги уже разлили в дорожные бочонки мед и вино. В среднем замке чистили и прибирали гостиные покои. Великий магистр чуть ли не ежедневно принимал каких-то выборных людей. Прибывали незнакомцы с грамотами и орденскими знаками.
Как только Швентас вошел в замок, он сейчас заметил большее, нежели обычно, оживление.
Предлогом вернуться послужила ему часть конской сбруи, выданной для Юрия помощником трапера. Разузнав все, что ему требовалось, Швентас собирался уже в обратный путь, когда по дороге встретил Бернарда, неутомимо сновавшего по всем углам и закоулкам.
Тот был очень удивлен возвращению батрака и остановил его.
— Как ты смел оставить барина? — спросил он.
— Он сам послал меня, — отвечал холоп спокойно, показав новые удила.
Бернард взглянул и нахмурился.
— Можно бы временно попользоваться старым, — молвил он, — так как я скоро заставлю вас вернуться в замок. Как здоровье Юрия? Поздоровел? Окреп?
— А почем мне знать? — стал отговариваться батрак. — Когда видишь каждый день, не замечаешь перемены. Старый Дитрих жалуется, что улучшения не видно. Мрачен, молчалив, грустит… Каков был, таков и есть… Мало от него будет радости…
Бернард выслушал его презрительно.
— Видно тебе понравилось в Пинау, — сказал он насмешливо.
— Разве мне может быть где-нибудь хуже или лучше? — возразил холоп и повел плечами. — Вся разница лишь в том, кто бьет по шее…