- он даже нарочно прищуривался... но глаза оставались неподвижными и вся фигура принимала вид какой-то кукль.'. Он отошел прочь, бросился в кресло, достал вырванный листок
474 а
ее дневника, с подчеркнутыми словами - и подумал: "Ведь вот, говорят, влюбленные целуют строки, написанные милой рукой, - а мне этого не хочется делать - да и почерк мне кажется некрасивым. Но в этой строке - мой приговор". Тут ему пришло в голову обещанье, данное Анне насчет статьи. Он сел за стол и принялся было ее писать; но все у него выходило так ложно, так риторично... главное, так ложно... то в собственные чувства... да и сама Клара показалась ему незнакомой, непонятной! Она не давалась ему. "Нет! - подумал он, бросая перо... - либо сочинительство вообще не мое дело, либо еще подождать надо". Он стал припоминать свое посещение у Миловидовых и весь рассказ Анны, этой доброй, чудной Анны... Сказанное ею слово: "Нетронутая!" внезапно поразило его... Словно что и обожгло его и осветило.
- Да, - промолвил он громко, - она нетронутая - и я нетронутый... Вот что дало ей эту власть!
Мысли о бессмертии души, о жизни за гробом снова посетили его. Разве не сказано в Библии: "Смерть, где жало твое?" А у Шиллера: "И мертвые будут жить!" (Auch die Todten soUen Leden!) Или вот еще, кажется, у Мицкевича: "Я буду любить до скончания века... и по скончании века!" А один антлийский писатель сказал: "Любовь сильнее смерти!" Библейское изречение особенно подействовало на Аратова. Он хотел Библии у него не было; он пошел попросить ее у Платоши. Та удивилась; однако достала старую-старую книгу в покоробленном кожаном переплете, с медными застежками, всю закапанную воском - и вручила ее Аратову. Он унес ее к себе в комнату - но долго не находил того изречения... зато ему попалось Другое:
"Большее сея любве никто же имать, да кто душу свою положит задруги своя..." (Ев. от Иоанна, XV гл., 13 ст.).
Он подумал: "Не так сказано. Надо было сказать: "Большее сея власти никто же имать..."
"А если она вовсе не за меня положила свою душу? Если она только потому покончила с собою, что жизнь ей стала в тягость? Если она, наконец, вовсе не для любовных объяснений пришла на свидание?" Но в это мгновенье ему представилась Клара перед
475
кой на бульваре... Он вспомнил то горестное выражение на ее лице - и те слезы и те слова: "Ах, вы ничего не поняли^."
Нет! он не мог сомневаться в том, из-за чего и для кого она положила свою душу... Так прошел весь этот день до ночи.
XV
Аратов лег рано, без особенного желания спать; но он надеялся найти отдых в постели. Напряженное состояние его нервов причинило ему утомление, гораздо более несносное, чем физическая усталость, путешествия и дороги. Однако, как ни было велико его утомление, заснуть он не мог. Он попытался читать... но строки путались перед его глазами. Он погасил свечку - и мрак водворился в его комнате. Но он про И вот ему почудилось: кто-то шепчет ему на ухо... "Стук сердца, шелест крови...", - подумал он. Но шепот перешел в связную речь. Кто-то говорил по-русски, торопливо, жалобно - и невнятно. Ни одного отдельного слова нельзя было уловить... Но это был голос Клары!
Аратов открыл глаза, приподнялся, облокотился... Голос стал слабее, но продолжал свою жалобную, поспешную, по-прежнему невнятную речь... Это, несомненно, голос Клары!
Чьи-то пальцы пробежали легкими арпеджиями по клавишам пианино... Потом голос опять заговорил. Послышались более протяжные звуки... как бы стоны... все одни и те же. А там начали выделяться слова... "Розы... розы... розы..."
- Розы, - повторил шепотом Аратов. - Ах да! это те розы, которые я вадел на голове той женщины во сне... "Розы", - послышалось опять. Ты ли это? спросил тем же шепотом Аратов. Голос вдруг умолк.
Аратов подождал... подождал - и уронил голову на подушку. "Галлюцинация слуха, - подумал он. - Ну, а если... если она точно здесь близко?.. Если бы я ее увидел - испугался ли бы я? Или обрадовался? Но чего бы я испугался? Чему бы обрадовался? Разве вот чему: это было бы доказательством, что есть другой мир, что душа бессмертна. Но, впрочем, если бы
476
я даже что-нибудь увидел - ведь это могло бы тоже быть галлюцинацией зрения..."
Однако он зажег свечку - и быстрым взором, не без некоторого страха, обежал всю комнату... и ничего в ней необыкновенного не увидел. Он встал, подошел к стереоскопу... опять та же серая кукла с глазами, смотрящими в сторону. Чувство страха заменилось в Аратове чувством досады. Он как будто обманулся в своих ожиданиях... да и смешны ему показались эти самые ожиданья. "Ведь это наконец глупо!" - пр свечку. Опять водворилась глубокая темнота.
Аратов решился заснуть на этот раз... Но в нем возникло новое ощущение. Ему показалось, что кто-то стоит посреди комнаты, недалеко от него-и чуть заметно дышит. Он поспешно обернулся, раскрыл глаза... Но что же можно было видеть в этой непроницаемой темноте? Он стал отыскивать спичку на ночном столике... и вдруг ему почудилось, что какой-то мягкий, бесшумный вихрь пронесся через всю комнату, через раздалось в его ушах... "Я!.. Я!.."
Прошло несколько мгновений, прежде чем он успел зажечь свечку.
В комнате опять никого не было - и он уже не слышал ничего, кроме порывистого стука собственного сердца. Он выпил стакан воды - и остался неподвижен, опершись головою на руку. Он ждал.
Он подумал: "Буду ждать. Либо это все вздор... либо она здесь. Не станет же она играть со мною, как кошка с мышью!" Он ждал, ждал долго... так долго, что рука, которой он поддерживал голову, отекла... но ни одно из прежних ощущений не повторялось. Раза два глаза его слипались... Он тотчас открывал их... по крайней мере ему казалось, что он их открывал. Понемноту они устремились на дверь и остановил опять темно... но дверь белела длинным пятном среди полумрака. И вот это ""пошевельнулось, уменьшилось, исчезло... и на его месте, на пороге двери, показалась женская фигура. Аратов всматР"°^^ся- Клара! И на этот раз она прямо смотрит на него, подвигается к нему... На голове у ней венок из красных роз... Он весь всколыхнулся, приподнялся...