Число советников, консультировавших Германа Раффке, доходило до тридцати. Самыми известными среди них были, несомненно, Готлиб Герингсдорф, который в то время работал над своей монументальной “Историей искусства в
Италии” и трижды сопровождал пивного магната в Турин и Милан, хранитель флорентийского музея Эмилио Заннони, берлинский торговец Бушинг и американский критик Томас Гринбек, чья монография о Карраччи впервые указала на определяющую роль Людовико. Остальные, как, например, Максфилд Парриш, Франц Ин-гехальт или Альберт Арнкль, были в то время молодыми профессорами, которые лишь спустя многие годы доказали свою компетентность; были также и те, которых принято называть просвещенными любителями, и если впоследствии они оказывались знамениты, то обязаны этим были вовсе не искусствоведению: среди них, например, Альфред Блуменштих, ездивший вместе с Раффке в Баварию задолго до того, как стал банкиром; Лоуренс Инглсби, первый секретарь посольства Соединенных Штатов в Берне; Теодор Фонтен, который тогда еще не был известным в восьмидесятые годы романистом; молодой архитектор Джошуа Юитт, который познакомился с Раффке в Венеции, когда еще работал над реставрацией Санта-Мария дель Звеви, и который рассказывает в своих мемуарах, что проект гостиничной сети, обогативший его спустя годы, он задумал во время совершенного в компании с пивным магнатом круиза по Средиземному морю.
В основном эти советники были немцами или американцами, что, возможно, объяснялось ксенофобией или шовинизмом, но вероятнее всего — языковой проблемой: среди них фигурировали англичане (в частности, Джон Спаркс, составивший великолепный каталог коллекции живописи Далвичского колледжа), три швейцарца (хранитель бальского музея Рейнхардт Буркхардт, которого не следует путать с его дальним родственником Якобом, искусствоведом и другом Ницше, берлинский художник Ленгакер и цюрихский торговец Антон Пфанн), но всего лишь два итальянца (Заннони и директор журнала “Ве£апа” Франко Вельони), один голландец (директор гравюрного кабинета в Рейксмузеуме Эрнст Мос) и один француз (преподаватель из университета в Эксе Анри Пон-тье, ставший позднее невероятно популярным “казарменным” комиком по прозвищу Ля Флан-эль: именно от него — хотя сегодня эта версия вызывает бурные споры — пошла манера заканчивать исполнение песен припевкой “тагада-цум-цум”).
Во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что, как правило, Герман Раффке был доволен советами, которым следовал. Сожалеть о сделанном выборе ему приходилось лишь в исключительных случаях. В письме своему старшему сыну Майклу, датированном 4 сентября 1900 года и отправленном из Парижа — куда он приехал для осмотра Всемирной выставки по приглашению главного куратора павильона Соединенных Штатов Джереми Вудворда, — пивовар пишет, что зря позволил себя уговорить и купил за двадцать пять тысяч франков две современные работы (“Улица в Авейроне” Боннара и “Продавщица сигарет” Ренуара), которые Бушинг пытался во что бы то ни стало ему навязать; не то что бы они были уродливы, добавляет он, но я не в восторге от подобной живописи и к тому же уверен, что мог их заполучить, заплатив в три раза меньше, даже если учесть, что парижские цены в тот год были явно завышены. В другом письме, отправленном из Мюнхена в мае 1904 года, он сообщает своему племяннику Гумберту, которому доверил присматривать за своей питсбургской коллекцией, что выставил на продажу три картины Менцеля (“Вокзал в Сент-Венделе”, “Навесной переход под Кис-сингеном”, “Мастерская художника”), купленные неделей раньше по совету Блуменштиха. Но это единичные примеры возникавших разногласий. Чаще всего Раффке покупал с такой доверчивостью, что советникам приходилось, напротив, его сдерживать, а не поощрять. Например, в 1888 году перед открытием большого аукциона Барраттини в Риме Заннони пишет ему длинное письмо (целиком воспроизведенное в книге), чтобы предостеречь от чрезмерного и преждевременного энтузиазма: