При объявлении цены, установленной наследниками Раффке — 2500 долларов, — зал вздрогнул: несмотря на техничный рисунок и утонченную цветовую гамму, работа была не подписана, относилась скорее к разряду игрушек или, по крайней мере, безделушек, чем к миру искусства, и не имела практически никакой коммерческой ценности. Но, вероятно, странное и почти тревожное очарование, которое исходило от произведения и когда-то привлекло Германа Раффке, в конце концов подействовало и на покупателей, ибо цена, сначала опустившись до $ 400, стала затем резко расти, пока не достигла $ 6000.
Вторым европейским произведением была картина Хогарта под названием “The Upside-down Manor” (“Замок наизнанку”, кат. № 83). В ней художник возвращался к теме, уже неоднократно обыгранной в серии так называемых “дидактических” гравюр, где он пытался показать, что достаточно лишь слегка исказить перспективу, чтобы получить совершенно нелепый оптический эффект: так, например, конюх кормит лошадь, которая находится на значительном удалении от него, или персонаж с балкона второго этажа пожимает руку другому персонажу, который стоит на земле и т. п. На этот раз подобные явления происходили в большой зале явно готического замка: один лакей зажигал свечу, находившуюся почти в другом конце помещения, другой наполнял бокал, который держал в руке дворянин, сидевший выше него, женщина с верхней ступеньки лестницы подавала для поцелуя руку мужчине, стоявшему на нижней ступеньке.
Вне всякого сомнения, здесь престиж автора и курьезность сюжета имели большее значение, чем сама живопись: неумело прописанная, неуверенная, вялая по колориту и вдобавок ко всему сохранившаяся в плачевном состоянии. В целом картина напоминала скорее причудливую вывеску трактирщика, нежели творение мастера. Но это не помешало ей легко проскочить планку в $ 10 000.
В третьей картине (№ 93) не было ничего европейского, кроме авторства. “Пейзаж в Теннесси” написал молодой французский художник Огюст Эрвье во время своего пребывания в Соединенных Штатах с 1827 по 1831 год. Он родился в 1794 году в Париже, но воспитывался в Англии, где работал под руководством сэра Томаса Лоуренса. Огюст Эрвье сопровождал мать известного романиста миссис Франсес Троллоп в ее поездке по Америке, куда она отправилась сколачивать состояние. Какое-то время Эрвье был преподавателем рисования в некоей утопической колонии, которую миссис Райт, подруга миссис Троллоп, основала в Нашобе, близ Мемфиса, и именно этим периодом датировалось полотно из коллекции Раффке. После этого Эрвье обосновался в Цинциннати, а позднее вернулся во Францию, где — судя по всему — навсегда оставил живопись. На момент первого аукциона Раффке все известное наследие Огюста Эрвье ограничивалось тремя десятками литографий (которыми был иллюстрирован памфлет Франсес Троллоп “Domestic Manners of the Americans”), одиннадцатью акварелями, тремя альбомами набросков и четырьмя живописными работами. Их яростно оспаривали пять-шесть фанатичных коллекционеров, и этот милый, но несколько слащавый пейзаж, который, по оценкам экспертов, не стоил более пяти-шести сотен долларов, достиг рекордной цены в $ 7500 по-еле ожесточенной борьбы между Стивеном Си-риэлом, агентом кинозвезды Анастасии Сван-сон, пребывавшей тогда на пике славы, и промышленником С. Б. МакФарлэйном, президентом и генеральным директором железнодорожной компании “Альтиплэно”.
Не совсем понятно, каковы были в точности намерения наследников Раффке по окончании первого аукциона. В бристоле, распространенном по завершении последнего дня торгов, объявлялось, что второй аукцион, посвященный преимущественно старым произведениям европейского происхождения, пройдет после того, как будут решены все многочисленные и сложные вопросы, связанные с составлением каталога, первая редакция которого поручалась гг. Вильяму Флейшу, профессору истории искусств из нью-йоркского Карсон Колледж, и Грегори Фей-ерабендсу, куратору-эксперту “Парке энд Беннет” и советнику по закупкам филадельфийского Музея изящных искусств.
Однако прошло несколько лег, разразилась первая мировая война, и, вероятно, наследники Раффке сочли не очень уместным привлекать к себе внимание в период, когда американское общественное мнение склонялось к антигерманским настроениям, особенно в тех городах, где немецкие общины были значительны и хорошо организованы. Так, в 1916 году после взрыва склада боеприпасов в Блэк Том Айлан-де, приписанного немецким шпионам, в Кливленде, Милоуки, Чикаго и Питсбурге прошли уличные демонстрации, а в последнем из этих городов было разбито несколько витрин в пивных Раффке; когда Соединенные Штаты вступили в войну, тысяча восемьсот граждан немецкого происхождения, подозреваемых в прогерманской деятельности, были заключены в тюрьму Эллис Айланд; среди них оказался и заместитель главного редактора питсбургской “Фатер-ланд”. Все, что было способно прямо или косвенно напомнить о пышных германофильских празднествах 1913 года, могло вызвать лишь враждебность у населения и даже у местных властей.