Тут уж дрогнули и бывалые военные, а мальчишки бросились прямо с бетонного парапета в водяное бурлящее плесо… Кто-то даже почти захлебнулся, и тогда уже почти по-отцовски к нему бросился на выручку однорукий, но жилый ветеран Митрофаныч… Плыл он великолепно, словно веслуя локтевой культяшкой правой руки, и таща за немногие волосенки мальчиша по имени Сержик. За ним бросились в озеро и другие отдыхающие, перетаскивая через водную гладь на общий для отдыхающих пляж всех до единого пацанят. Голую пацанву со всех сторон окружили вчерашние фронтовики. Мальчишки давно уже перекупались и теперь чуть синие от страха и холода уже только дрожали.
К ним неторопливо подошел впереди процессии из собаковода, пса и линейного милиционера сам Запятко «гавбрысович», как успели окрестить его тут же. Защищавшие шпанят фронтовики не тронулись с места. И тогда «гавбрысович», как смертникам расстрельным шпионам прямо перед строем прочитал вердикт руководства, мол, Митяху взять на учет, а младших «морально» нравоучить.
– Поступим по-правде, – выступил за всех Митрофаныч. – Митюху откормим пару деньков и передадим на комиссию в райотдел, где затем и заберем на поруки, а прочую шантрапу не дадим тронуть и пальцем…
– Так они ж гадили в общественном месте. Вон там, на заборе!
– А забор стоит тут по праву? Это всего лишь ирригационное сооружение, а не общественный водозабор. Снесем к вечеру и всех делов… – заговорили военные.
На пареньков набросили армейские гимнастерки и кителя – кому что досталось и гуськом стали уводить вглубь санатория. Продажно – то злобно рычал, то по-щенячьи тонко выл Тихон, близняшки-девочки Лиза и Зина плакали, отчего казались ещё ажурней и невесомей, а их мать, санаторная домоуправительница огромными сосисками пальцев нервно теребила светлый служебный фартук.
Мы с мамой возвращались в санаторий перке-положительных малышей… Мать уезжала. Её провожали местные пацаны, каким-то особым эскортом в благодарность за то, что она первой явила доброту их по-особо перекошенному послевоенному полусиротскому миру. Над озером стояло зарево. Это пылал костром причинивший неожиданно столь много зла незыблемой советской системе и неокрепшим пацанячим душам забор, на котором так и осталась надпись:
«Папе сделали ботинки. Не ботинки, а картинки!
Папа ходит без руля, как моторка без х@я...»,
- перебившая собой теперь уже крепко подзабытое:
«Партия – наш рулевой»…
2.
Мальчишки ворзельские купались летом на озерной дамбе голяком, тогда как мы мимо их маршевали строго по два в пыльных пионерских белых рубашках с красными галстуками и в синих шортах. На ногах у нас были сандалии с идиотской кружевной выбивкой почти женских балеток. Взвейтесь кострами те, кто не с нами пели мальчишки и показывали нам конопушки на носах и речных раков в руках.
- Они еще не знают, почем вареные раки, - ворчал идущий рядом с отрядом лагерный бухгалтер и заодно начпрод. - Ох, и переловят их на мормышку и рассуют по специнтернатам перловку на машинном маслице жрать. Тогда и икнутся им их голые жопы.
- А если у них, у пригородних трусов нет?
- Мозгов у них нихт... Да и у вас толком не будет, если будете зырать по сторонам. А ну, залетные, запевай!
- Взвейтесь кострами синие ночи!
- На пионеров мы смело подрочим...
- Ах вы, шантрапа! милиция!!
А где на лесном озере в пригородном Ворзеле милиция...
Информации - море...Те, кто не с нами, на нас же еще и сдрочат! Что это? Какое всему такому не эдакому объяснение - оторванность, хулиганство...
- Да это как посмотреть... С одной стороны вроде бы свобода, а с другой - махновщина махровая, анархия хренова, хрень подзаборная. Хотя в их возрасте я тоже был босяком, нихт пионером. Не тянуло меня играть во все эти цацки-печки с маленькими наполеончиками и шейными флажками... Наверное, потому, что в Гражданскую еще будучи мальцом повешенных насмотрелся. Белые вешали красных, красные вешали белых, зеленые и тех и других...
- А кто такие зеленые? Мы их в школе не проходили.
- Значит и не надо знать вам о зеленых. Хотя, чего уж там -- лесные братья - что ни село, то банда. Вот и истребляли целыми селами... А потом оставались погосты, погосты, да соленые уши...
- Разговорчики, Трофимович, ту у меня договоришься до тюремной абаки...
- Иван Трофимович, а что такое абака?
- А кто ж её толком знает. Счетная машинка такая, со Средней Азии вроде. Но я там не был. Я сидел, строил иную хрень... Беломорканал, а там ни абак, ни сирени... Вода, резеда, болотина, тина, мандраж, падеж... Скарлатина... Одним словом, детская болезнь левизны в практическом сицилизме, будь бы он... Вот мальцы на одних инстинктах и выбирают свободу. Только в лагере с инстинктами было не очень. Чуть кого на инстинкты потянет - в зоопарк определю, в клетки запру и. Баста.