Осколки бутылки, брошенной в ванну, заискрились в свете лампы на эмалированной поверхности. Я подняла один из них. И посмотрела на запястье. Одно движение, и мы будем вместе.
- Кретинка, - услышала я голос Шурика за спиной и торопливо занесла руку.
Он схватил меня за кисть и вывернул ее так, что я завопила от боли, выронив осколок.
- Все. Лимит доверия исчерпан, - запыхтел Саня мне в ухо. - Ныне ты на нелегальном положении.
Нелегальное положение определялось тем, что у моей постели постоянно кто-то дежурил, кормили с ложечки, пугая уколами. Стоит отметить, что после третьей-четвертой у меня начинались желудочные спазмы. Все без толку. Желудок отвергал пищу, организм отказывался существовать. Ни укоры, ни доводы, ни плачь сына, не могли вырвать меня из летаргии. Меня уже не было. Не было желания есть, пить, говорить, открывать глаза для того, чтобы смотреть на этот ужасный мир, не было желания дышать. И жить... Жить тоже не хотелось. Зачем они пытаются продлить эту агонию?
И эмоций никаких уже не было. Я замечала полное отсутствие каких-либо чувств, не испытывая ни голода, ни холода, ни боли, полную аморфность мыслей.
Белые халаты, горячие споры надо мной, иголки, впивающиеся в тело, руки, поднимающие голову. Когда же они отстанут от меня? Наконец оставят одну. В покое. В мертвом безмолвие и пустоте.
Холодная рука на запястье создавала дискомфорт. Я уже ушла. Почти ушла. Не мешайте. Не трогайте.
С трудом открыла глаза, нехотя разлепляя тяжелые веки. Поп? Священник? Батюшка? Не знаю. Я не религиозна. Никогда не ходила в церковь. Даже ни одной молитвы не знаю. Может быть зря? Они все говорят, что за грехи нам воздастся. Возможно. Я там еще не была. Хотя очень хотела. Но я здесь. И за какие грехи расплачиваюсь? Зачем попа позвали? Наверное, мои друзья решили, что мне пришло время о душе позаботиться.
Священнослужитель долго вправлял мне мозги. Слушая краем уха его размеренную тихую речь, погружалась в дрему. Возможно, он обладал каким-то гипнотическим даром, но я в первый раз за последнее время заснула крепко, без сновидений.
Глава 18.
Возвращение.
Я буду жить для тебя,
Обещаю, над пропастью по краю
Я тебя проведу, дай мне руку я буду с тобой.
Я буду жить для тебя,
Слышишь, вечно, своей любовью бесконечно.
Я спасу нас двоих, ангел мой, ангел мой.
Песня. Алевтина Егорова.
Проснувшись, я долго лежала на постели, распростертая, неподвижная, чувствуя себя истерзанной, избитой. Но главное - я чувствовала. Хоть что-то ощущала. Впервые, спустя столько времени. Сколько же прошло часов, дней (или уже несколько недель?) с того жуткого момента, когда Станислав сообщил мне ужасную новость.
А потом появилось желание плакать. Никогда с самого глубокого детства я не плакала так - откровенно, беспомощно и страшно. Задыхаясь от рыданий, от невыносимой нестерпимой боли истекающей кровью израненной души.
Сердце было опустошено. Тело разбито, измучено, обессилено. Прежняя Лелька умерла вместе с Ризаном. И сейчас рождалась новая женщина, в которой сохранились лишь крохи поразительной беспечности и наивности былой Анжелики.
Мне показалось, что к изголовью склонился Риз.
- Бедная моя девочка, - прошептал он. - Самое легкое в жизни - умереть, самое трудное - жить. - И исчез.
Он, правда, умер. Это его призрак приходит ко мне. Я схожу с ума. Нет. Я спятила уже давно. Зачем я тогда его отпустила? И все потому, что, оскорбленная в своих лучших чувствах, не смогла (или не захотела?) рассеять его заблуждения.
Еще я вспоминала каждую минуту, проведённую с ним, раскладывала по ячейкам памяти счастье, радость, наслаждение. Его жесты, лицо, улыбку, взгляды, тихие слова, переживая заново и вместе с тем ощущая себя бесконечно одинокой.
Вялость и апатия понемногу отступали. Я встала, пошатываясь, и, держась рукой за стену, подошла к зеркалу, в котором увидела незнакомое бледное лицо с грустными запавшими глазами, огромными и блестящими от слез.
Словно какая-то невидимая рука приподняла тяжесть, давившую на сердце. И я чувствовала, как вместе со слезами уходит и жгучая горечь скорби. Что сейчас? Ночь или день? Подошла к окну и отдернула шторы. Сухим, воспаленным взором окинула небо, солнце, серебристые облака, разорванные неправильными четырехугольниками и треугольниками синего неба. Захотелось наружу. Туда, на улицу, на свежий воздух.
Запихнув в себя с пребольшим трудом кашу, приготовленную Татьяной (иначе свободу предоставлять отказывались), я вышла на улицу, поддерживаемая Шуриком. Бедный мой Рыжик. Он выглядел ненамного лучше меня. Как я перед ним виновата. Ему приходилось днем в офисе за двоих пахать, а ночью он дежурил у моей кровати, боясь доверить ночное бдение кому-нибудь еще. Но он так боялся спугнуть проявление мной хоть какой-то инициативы.
И вот так, едва переставляя ноги, как инвалидка, опираясь на сильное мужское плечо (ну чтобы я без него делала?) добралась до церкви.
- Шурик, подожди здесь. Мне одной надо, - попросила друга.
Уставший и суровый, он крепко сжал губы и упрямо покачал головой.
- Ну что там со мной может случиться? - психанула. - Могу я хотя бы помолиться без твоей помощи?
Видимо, испугавшись последующей истерики, Рыжик сдался. Тем не менее, не преминул съязвить:
- Знаешь, что меня больше всего настораживает? Слово "помолиться". Ты даже креститься не умеешь. Это что: очередной бзик?
- Никогда не поздно научиться, - разом отмела я все его претензии. - А к блаженным на Руси всегда относились с почтением.
Свеча упорно гасла каждый раз, когда я ее подносила к поминальному столу. Злясь на себя за безрукость и обжигая пальцы, начинала процедуру вновь и опять с тем же успехом.
- Что ты делаешь, девочка? - услышала я за своей спиной старческий участливый голос. - Грех это большой: ставить свечу за упокой души живого человека.
Вздрогнув всем телом, я обернулась. Передо мной стояла небольшого роста высохшая старушка в васильковом платке и сочувственно смотрела на меня поблекшими с возрастом глазами, которые, наверно, когда-то были небесно голубыми. Свечка выпала из моих рук. Это была та самая бабушка, которую я прежде встречала в парке. Которая поразила меня тогда своим пронизывающим острым, но в то же время ласковым взглядом, словно видела меня насквозь. Все мое прошлое, настоящее и будущее... Но тогда глаза у нее были ясные, яркие...
- Не хорони милого раньше времени, пропадет он без тебя, - обронила она и затерялась в толпе.
Я хотела было броситься за ней, но ноги не слушались. Как будто приросла к полу, и голос пропал.
Когда вышла из храма, шлепая одеревеневшими ногами по мокрому весеннему снегу, Шурик обеспокоенно подхватил меня под локоть и сделал знак охране подогнать автомобиль.
- Сань, а ты веришь в ангелов? - задала я ему несмело вопрос по пути к дому, заранее подозревая, что он снова обвинит меня в безумии. - Ну, в тех, которые оберегают нас, предостерегают от опасности, указывают верный путь?
- Ты кашку случайно водочкой не запивала? - задумчиво покосился на меня парень.
- Так и знала, - насупилась тут же я. - Ни о чем серьезном с тобой поговорить нельзя.
- Серьезно с тобой психиатр говорить будет, - рассвирепел Рыжик.
На том и порешили.
Я стояла на балконе, зябко кутаясь в шубку и провожала взглядом алеющий закат, обещавший назавтра солнечный погожий денек. Мне захотелось раскинуть руки, как крылья, полететь по небу, найти ответы на все вопросы.