Побывал в управлении почт, поговорил с Анелей Зарембой – была у него такая глупость ещё в заводские времена, нажила она от него дочку, он поступал по отношению к бывшей любовнице всегда честно – платил одну заводскую зарплату каждый месяц, туфельно-джинсовые доходы позволяли себя при этом ни в чём не ограничивать. Она и в управлении служила благодаря его деньгам. Анеля сообщила, что Имантова матушка Эмма Гайгал получает письма из Германии. От некоего Нагеля. До независимости не получала. Тогда он намекнул Иманту, что для него, Озолса, Имантовы немецкие родственники не тайна, но что, дескать, они не могут быть причиной для отказа от партнёрских отношений.
Имант, естественно, взъелся. Сказал: завидуешь! Озолс только улыбался: было бы чему завидовать, уж такого счастья, как родные, при которых надо работать сиделкой, ему точно не требуется. Или нанимать сиделку. Мало делился со всякими…
Озолс во всех подробностях чёткой косой линейки летнего дождя помнил день, когда всё началось. Зазвонил телефон, и буркающий голос охранника доложил: человека завалило. Где завалило? Завод последнее время ничего не строит и даже теплотрассу не ремонтирует, ответил Озолс. Какая стройка, снова бормотнул охранник, старая будка просела, дождь доконал. Не спеша собравшись, переждав, пока выглянет бледное солнышко, Озолс пошёл, куда объяснили по телефону. Действительно, будка. Похожа на трансформаторную… хотя нет… эта и больше, и дверь не такая, и зачем-то заколочена. Даже не заколочена – забран вход сваренными накрест уголками. Внутри вроде кто-то есть. Стонет. Зовёт кого-то по-русски…
– За сваркой уже послали, – сказал работяга.
Планов этого угла заводской территории Озолс никогда не видел, хотя по роду работы, связанной с надзором за техникой безопасности на сварке, бывал, кажется, во всех производственных корпусах и на ремонте той самой теплотрассы. Куда послали? Инвентарного номера здания Озолс не знал. Плана вспомнить не мог – никак не хотел вставать перед глазами образ синьки с толстыми линиями, не видел он такого чертежа, и всё. И как там очутился тот, кто стонал, кто выдал ему наряд и на какие работы? При забитой двери? Кровельные? Электромонтажные? Тут и проводов-то не видно. Впрочем, очень скоро выяснилось: проводов именно потому и нет, что некто решил разжиться цветным металлом, не рассчитал и рухнул внутрь будки вместе с крышей. Без всякого наряда. Даже без заводского пропуска. Нашлась и дыра в заборе, сквозь которую вынесли уже много провода, и не только провода. Но всё это Озолса уже не очень касалось – нарушения правил сварочных, да и каких бы то ни было заводских работ не произошло. А вот забитое крест-накрест уголком здание без номера – это было интересно.
Когда рабочий день в конторе закончился, Озолс переоделся в спецовку и задами, чтобы не попадаться лишний раз никому на глаза, вернулся к будке с провалившейся крышей. Стены бетонные. Похоже, монолит. На заводе таких зданий нет. Заводоуправление и старые цехи – кирпичные, новые цехи – блочные, сборные. А монолитного железобетона Озолс на заводе не видел. Он вошёл внутрь, насколько позволяли обломки просевшей крыши. Бетонный пол, более-менее целый, не щербатый, похоже, будка не старая или пользовались ею недолго. И железная рама посредине. Сварная конструкция. Перекрещенные уголки, швеллеры, дверь с мощной рукояткой и рядом с дверью – щиток. Две кнопки. Озолс достал из кармана фонарик – хоть и лето, но ведь ясно, что в развалине, с которой срезали электропроводку, света не будет. Луч фонарика выхватил из пыльного сумрака отчётливое:
AUF.
Ниже была сплошная ржавчина.
Рука Озолса невольно дёрнулась нажать кнопку. Ты дурак, остановил он сам себя. Провода срезал сегодня русский жулик. Кнопка никуда тебя не впустит, хоть на ней и написано «вверх» по-немецки. Написано «вверх» – значит, есть и «вниз», и нужно…
Потом он приходил сюда с электриком Валерой, тоже черпавшим из туфельно-джинсового потока и поэтому более-менее доверенным. Тоже после смены. Тоже в грязной спецовке, причём настоял, чтобы и электрик оделся так же. Спецовка от въевшейся окалины стояла колом, гнулась с трудом, сгибы вдавливались в тело – точно так же, вдруг подумалось, в тело и в мозги вдавливалось всё заводское: проходная, плакаты, зам главного инженера, говоривший только по-русски. «AUF» не вдавливался – ложился в руку, как хорошая импортная ручка или телефонная трубка.
– Ну, вы как в кино, шеф. Привидения из канализации.
– Ты знай смотри. Умный и в навозе золото найдёт.
Валера подтвердил, что оборудование не советское. Но затруднился определить год постройки будки даже приблизительно. По той простой причине, что такого оборудования не знал. Только высказал догадку: похоже на шахту лифта. Шахтной клети, – так, пояснил он, принято называть подъёмник на шахтах. У Валеры все разговоры сворачивали на шахты и их электрооборудование: он был питерский – никогда не говорил «ленинградский», что особенно потрафляло Озолсу – и начинал электриком в метро.