– Машину подано, хозяин! Гы-гы-ы!
Реготанье, что издал дебил, заглушило плеск, но Озолс его всё-таки расслышал. Значит, в кабине была вода. Почти неделю лифт провисел выше её уровня, и всё-таки она там была. Водолазный колокол, точно. Если восстановить герметичность. Ну, этот и восстановит. Потом. Сейчас надо заплатить больше уговора.
– Ну, спасибо, хозяин. Ты бы… того… влезешь ли в кабину-то?
– В цирк сходи на получку. Там будут влезать в кабинки. Влез – и исчез, человек-невидимка. Как раз для тебя аттракцион. А я занят, другой раз.
Теперь нельзя было медлить – войти в будку и влезть в лифт мог любой. И либо погубить проделанную работу, провалившись вместе с кабиной вниз, либо… Он даже не хотел думать, что будет, если узнают, что он делает в будке. Выставил на всякий случай ограждение – металлические, из тонкого прутка, лёгкие барьеры, на них знаки «не включать, работают люди». Остался на работе вечером. И когда всё на заводе затихло, пришёл в той же самой спецовке, с хорошим фонарём, лёг на землю, чтобы заглянуть в лифт, не касаясь дверей, просунул впереди себя фонарь и заглянул сам.
В лифте на полу валялась груда мокрых тряпок, похожая на его спецовку. А из-под неё виднелся угол какого-то, на вид металлического ящика с рукояткой сбоку.
Сюда бы что-нибудь вроде крюка, багра… У ближайшего здания цеха должен быть пожарный стенд. Есть багор! Теперь назад. Ящик, видимо, с двумя ручками, второй не видно, она на дальнем боку. Тяжёлый какой! Да ещё эти мокрые тряпки. Сначала их достать, наверное. А это, оказывается, не тряпки. Это утопленник. Ну, всё равно. Отодвинуть его от ящика, ему-то ящик уже не нужен. Опять не поддаётся, тяжёл, чтобы на багре приподнять. Спускаться туда точно нельзя, а вдруг провалится в воду. Озолс вытянул из кабины руку с фонарём, осмотрелся, лёжа на земле. Конец, оставленный ими с Валерой после водолазных погружений! С помощью багра он просунул конец в петлю ручки. Вытянул тем же багром. Можно приналечь. Ящик ударился о стенку кабины. Вот он, только схватиться… Схватившись одной рукой за ручку ящика, Озолс едва не упал внутрь лифта, но всё-таки справился с грузом и вытащил ящик на поверхность.
Замков не было. Ящик был запаян сплошь. Металл, похоже – нержавеющая сталь. Постучать – толстый, не консервная банка, и аккуратный паяный шов, видно, что металл согнули и рёбра параллелепипеда пропаяли, не сварили, а пропаяли. Чтоб никакой коррозии, никаких лишних трещин, напряжений. Кто-то рассчитывал, что ящик, возможно, очутится в воде. На глубине, где давление. Или, может быть, в огне?
Озолс еле мог оторвать его от земли. Он снова сходил к соседнему цеху. Посмотрел вокруг. Ничего подходящего. У следующего корпуса… Наконец ему попалась на глаза тележка для перевозки газовых баллонов. На ней он и увёз ящик из будки. И спрятал его на складе инструментов – там таких или похожих ящиков и ящичков было много. Крашеных и некрашеных. Новых и ржавых. Ещё один не бросался в глаза. Потом он посильно уничтожил следы своего лежанья на земле, следы тележечных колёс, вернул на место саму тележку и багор.
Потом было два месяца непрерывного таскания по инстанциям, писания каких-то объяснений, ответов на вопросы, то заводскому начальству, то полицейским, то каким-то странным людям в штатском – они приходили вначале вместе с полицейскими, потом без них, а часто заводское начальство присутствовало тоже. Заводские служебные и докладные записки он никогда сам не писал – на то и ум, чтобы занять должность, на то и должность, чтобы за тебя работали другие. Богом обиженные или не от той мамы рождённые. А тут пришлось самому. Пришлось выучить все эти шапки – «в прокуратуру города Риги», «Латвийской Республики», «в комитет по особо важным» и прочее. Научиться заново, словно школяру, выводить каллиграфически. Первый раз со школьных лет столько писал Озолс от руки, не секретаршей на пишмашинке, а своей рукой, пером. К концу дня рука ныла.
Как утихомирить и ублажить заводское начальство – он знал, много раз приходилось, это почти не сказывалось даже на общем его доходе. Полицейские, каждый по отдельности, тоже не представляли особой проблемы. Но все вместе – было чревато сбоем где-нибудь в плохо промасленном механизме, по русской поговорке «не подмажешь – не поедешь». Непонятного Озолс старался остерегаться. Штатские вкупе с полицией представляли собой такое непонятное. И он безропотно отвечал на вопросы, подчас оскорбительные, показывал саму будку, лифт, механизм и всё остальное. Ящик он перепрятал, вывез с территории, но решил не прикасаться к нему, пока всё не утихнет – тогда его однообразные ответы «ничего больше не было» будут вполне честными. Полиции надо говорить правду – не обязательно всю правду, но тем важнее, чтобы была правда, угодная полиции. А время терпит.