Она похлопала Ули по плечу.
— Понимаю, тебе тяжело. Тебе кажется, что ты потерял самое дорогое для тебя в жизни. Но ты жив! Это самое важное. Пока жив ничто окончательно не потеряно. И потом, ты же пока не занешь точно: а вдруг твой дар так при тебе и остался? Пусть не такой сильный, поменьше, но ты мне вроде говорил, что потенциал у тебя был огромный? Ну, будет на треть меньше, но всё равно большой. Ты же молодой маг, растущий, а растущий организм легче всё переносит. Вон, на детворе всё заживает как на собаках. Твоё положение ещё может оказаться не таким плохим.
Подсунув ему эту утешительную теорию, Виола замолчала. Пусть прожуёт и проглотит. Глядишь, и сам дойдёт до мысли, что пересидеть время без магии лучше в родном доме, где ему не надо будет добывать себе кусок хлеба. А там графом станет, так ему, глядишь, понравится.
Графиня не самое большое зло в мире. Если она не дура, с ней можно договориться. А если дура тем более. Дуру всегда можно обвести вокруг пальца, надо только знать в чём её слабое место. Этот Ули не самый последний идиот, стоит только задать ему направление в каком мозгами раскинуть, а дальше он и сам додумается.
Но сейчас виконт Эгон о грустном ни размышлять, ни говорить не хотел, поэтому переключил своё внимание на Виолу и стал расспрашивать.
— А Тео правду сказал, что ты вдова?
Вилька устало кивнула. Ну вот, она ему о деле, а он к ней подъехать задумал. Ладно, сил-то у него пока нет, приставать не станет, а разговор не вода, подол не замочит. Только вот отвечать она собралась короткими, сухими «да» и «нет. Но на первый вопрос выдала:
— Правду.
— И твой муж погиб во время бандитского налёта на ваш обоз?
— Да, — вздохнула девушка.
— Ты всё потеряла?
Всё потеряла? Он не знает о чём говорит. Она, Виола, скорее нашла. Свободу. Жизнь сохранила, да и сумку со всем нужным захватила, а это тогда многого стоило. Ещё она спасла одного бестолкового мага и подружилась с таким замечательным человеком, как Теодор. Вот доберутся они до Эгона, получат награду, и начнётся у Виолы новая жизнь, в которой всё решать будет она сама.
Но на вопрос Ули лучше ответить:
— Да!
И тут он спросил:
— Ты любила своего мужа?
Что? Любила? Виола подняла на юношу глаза, полные упрёка и непонимания. Тот расценил это по-своему и смутился.
— Прости, таких вопросов не задают. Но ты мне так нравишься, Виола. Я хотел бы знать о тебе всё. Ну, хотя бы то, что можно. То, что тебе не тяжело рассказывать.
Уши хочешь погреть? Ну ладно, на тебе! И Виола пустилась рассказывать байки. Про то, как ещё в отчем доме собака с котом сговорились и воровали у матушки Вальтраут мясо прямо из котла. Про то, какие вкусные пончики печёт их соседка в Альтенбурге. Про то, как трудилась в лавке: покупатели бывают такие разные! Про то, как училась вести книги и как в возрасте тринадцати лет за руку поймала нечестного поставщика.
При этом она всё время прислушивалась не идёт ли Тео. Но тот как в воду канул.
Когда Вильке надоело травить байки, она запела. Ули давно заметил, что она всё время мурлычет себе под нос, но не прислушивался. А тут девушка запела в полный голос. Слух у неё был, пела она верно, да и голосок оказался небольшим, но очень приятным. Музыкальному от природы Ульриху обычно было нестерпимо слушать дурное пение соучеников, которые из десяти нот попадали максимум в три, а сейчас он наслаждался. По репертуару было заметно: Виола горожанка. Никаких тягучих деревенских застольных. Популярные песни знаменитых бардов и менестрелей, арии из комических опер и, что ему показалось особенно забавным, детские песенки. Так что желание девушки развлечь и отвлечь его от грустных мыслей Эгон оценил по достоинству.
А Виола запела потому, что воспоминания будили следующие воспоминания и она была уже готова сорваться, зарыдать и опозориться перед юным виконтом. Этого нельзя было допустить и она перевела тему, сказав: „Я очень люблю одну песню…“ А после этого к разговору она уже не возвращалась. Песен она знала множество и не только гремонских. В Альтенбурге часто выступали барды со всей Девятки, а она готова была потратить сэкономленные гасты чтобы их послушать. Да и отец любил музыку, регулярно таскал семейство в оперу несмотря на ворчанье Вальтраут. Только Пропп Его и тихое мурлыканье себе под нос раздражало.
Ульрих думал, что она поёт для него? Глупости! Она пела для себя. Пела, чтобы выгнать всё плохое из своей жизни и открыть двери для хорошего. И это ей почти удалось. Почти, потому что в тот момент, когда Виола замолчала, чтобы сообразить, какую песню спеть следующей, до её чуткого уха донёсся отдалённый вскрик.
Она вскочила.
— Ты слышал?
— Что? — удивился виконт.
— Кричал кто-то, — неуверенно произнесла Вилька, — Может, с Тео что-то случилось и ему нужна помощь?
Она нашарила сапожки, которые скинула чтобы ноги отдохнули, натянула их, высунулась из палатки и тут же втянула голову назад.
— Тео был прав: дождь пошёл. Нужен плащ. В каком же он тюке?
Эгону очень хотелось сказать девушке, чтобы не выходила на дождь. Но на так деловито шарила по их багажу в поисках подходящей одежды, что он не решился противиться ей решению. Надеялся только на то, что Тео успеет вернуться раньше, чем Виола убежит в темноту и оставит его одного.
Вилька всё же нашла плащ и выскочила под дождь, но вернулась почти сразу, даже не успев как следует промокнуть.
— Темно глаз коли, — в сердцах воскликнула она, — И фонарь наш магический Тео унёс. Что делать будем?
— Ждать, — меланхолически посоветовал Ули, — Если Теодор такой герой, то скоро вернётся.
Ждать пришлось недолго. Тео действительно вернулся с перекинутой через плечо тушей косули. Гордо сказал:
— У ручья подкараулил. Потратил всего один болт, да и тот вернулся. Ну вот, теперь у нас есть мясо. Из ноги бульон сваришь, седло пожарим на углях, длинные мышцы завялим, а остатки местное зверьё доест.
Он сел на пороге, выставив тушу и собственные руки под дождь и принялся сноровисто свежевать убоину, отрезая острым охотничьим ножом отдельные части. Вилька метнулась мимо него, притащила лопухи и крапиву и стала оборачивать ими куски, заодно присаливая.
— До завтра надо мясо сохранить.
Потом вдруг вспомнила:
— Дядя Тео, а кто там кричал?
— Ты слышала? — удивился Теодор.
— Слышала, — подтвердила Вилька.
— Это я ногу подвернул, — сказал мужчина хмуро.
Виола сразу поняла: врёт. Не ей конкретно, ей бы, может, и сказал, но тут сидит развесив уши виконт и Тео не хочет, чтобы тот услышал лишнее. Поэтому она промолчала, планируя выяснить истину утром.
Утро не принесло ничего хорошего. Начавшийся ночью дождь всё лил и лил. Речушка превратилась во вполне достойную речку и бурлила, обходя упавшие в неё коряги. Телега стояла мокрая и сиротливая. Хорошо, что всё из неё вчера поспешили перенести в палатку.
— Никуда сегодня не поедем, — резюмировал Тео, — Отдыхать будем. Всё равно весной дожди надолго не заряжают. К вечеру, в крайнем случае завтра выглянет солнышко, подсушит дорогу. Вот тогда и покинем это место. Были бы мы верхами, могли бы и сейчас тронуться в путь. Но наш виконт пока не настолько здоров, чтобы сесть в седло, да и лошади для его у нас нет. А пока надо позаботиться о еде. Зря я, что ли, вчера охотился?
Он первый покинул палатку и занялся костром. Вчерашнее кострище стояло затопленное водой, так что пришлось делать новое. Тео наладил над ним тент из попоны, натаскал сушняка, который сохранился под вывороченными камнями бывшего замка, запалил огонь и махнул рукой Виоле: мол, твоя очередь.
А у неё уже было всё готово, оставалось пристроить котелки над огнём.
Улькриху было плохо видно поляну, всё тонуло в серебряном мареве дождя, но за Виолой наблюдать ничто не мешало. Он проснулся вместе с ней: просто почувствовал по изменившемуся дыханию, что девушка больше не спит. Но показывать ей, что он тоже бодрствует, Ули не стал, иначе бы не увидел волшебную картину.