Выбрать главу

Лет пятьдесят назад только франки имели право ходить в военные походы. Но в последние десятилетия, когда страна полыхала огнем междоусобиц, на войну гнали кого попало, и даже римские города выставляли ополчения под страхом огромных штрафов. И что за воин из ткача или горшечника? Так, до первого боя… Но даже в те тяжелые времена никому и в голову не приходило дать оружие в руки рабу. И если случится чудо, и жадный до безумия Приск отпустит его по всем правилам, то он станет вольноотпущенником. В глазах общества это уже чуть выше раба, но все равно существо третьего сорта, которое обязано службой бывшему хозяину. Выходило так, что воинская карьера в королевстве франков для такого, как Само была невозможна. А ведь, как на грех, вся аристократия и состояла из воинов.

Была еще гражданская служба, куда брали грамотных людей. Но уровень образования Самослава оставлял желать лучшего. Ведь он даже не мог процитировать Овидия или Венанция Фортуната. В Галлии все еще работали школы, уцелевшие с римских времен, и высшие чиновники были блестящими знатоками римского права. Да, была еще одна сущая мелочь. Все они были выходцами из знатных сенаторских семей, которые прочно оккупировали все гражданские должности и епископские кафедры.

В делах божественых все оказалось еще веселее. Никакой католической церкви еще не существовало, а был епископ в Риме, который назначался из далекого Константинополя. Вся эта жесткая церковная вертикаль, единообразие богослужений, могущественные монашеские ордена — ничего этого не было и в помине. Христианство раздирали распри, которые в конечном счете и похоронят потом Византию. Религиозная мысль била ключом, как пузыри после дождя появлялись новые течения, которые как-то по-своему читали Священное Писание. Эти секты иногда были настолько причудливы в своих воззрениях, что завоевание римских территорий арабами население восприняло спокойно, считая ислам какой-то новой трактовкой Священного Писания. Не огнепоклонники, как персы, ну и ладно. Церковь же в королевстве франков жила своей жизнью, не подчиняясь вообще никому. Епископов выбирал народ, а утверждал лично король, и зачастую высшие церковные чины происходили из одной семьи, передавая свои должности по наследству столетиями. Ах да! Епископам как бы нельзя было иметь жен, но они их имели, игнорируя запреты из далекого Рима, постоянно осажденного варварами-лангобардами. Величайший ум своего времени, покойный папа Григорий Великий, объявил войну распоясавшимся прелатам. Он нашел союзника в лице королевы Брунгильды, и на горле самовластных церковных князей стала затягиваться удавка. Жизнь понемногу начала меняться, и одного из самых уважаемых епископов изгнали с его кафедры просто за то, что молодая симпатичная монашка слишком часто исповедовалась ему всю ночь напролет. А ведь еще недавно такая малость не вызвала бы даже интереса, ведь при короле Гундовальде, это самозванец который, епископы занимались разбоем, пьянством и держали целые гаремы, оставаясь совершенно безнаказанными. Впрочем, Брунгильде ее строгость тоже вышла боком, и епископы Галлии спокойно восприняли то, что их благодетельницу казнили самым, что ни на есть зверским способом. Ни один из этих проповедников милосердия не поднял голос в ее защиту.

Всю эту информацию Само получил от уважаемого купца, чем привел того в немалое изумление своим любопытством. Ведь до сего дня ленивый раб не проявлял интереса ни к чему, кроме еды. Он даже попросил научить его читать, чем чуть не довел хозяина до обморока. И вот тогда почтенный Приск вконец потерял терпение, справедливо решив, что эта неслыханная дерзость должна быть наказана, и поколотил Само палкой. Впрочем, он что-то такое прочел в глазах парня, и бил его без особенного рвения. Вроде нужно радоваться, но тень испуга, промелькнувшая при этом в глазах хозяина, Самославу не понравилась совершенно. Тот явно был неглупым человеком, и изменений, произошедших с его собственным рабом, не заметить не мог. Ведь он поколотил не трусливого мальчишку-серва, он бил человека, который размышлял при этом, как бы ему за такое оскорбление половчее вскрыть хозяину глотку. А ведь Само до этого момента и не знал, что такое оскорбление, и считал побои частью своей рабской доли. У невольника нет чести, а значит, и отнять ее невозможно.