— Хозяин меня убьет! — обреченно сказал кузнец. — Там же заказов целый воз.
— А разве ты вчера не назвал его жадным козлом и обманщиком? — удивленно спросил Григорий. — Ты, как услышал, что он за тебя дочь нипочем не отдаст, сразу от него решил уйти. Да, и сто золотых в год на дороге не валяются.
— Сто золотых? — приподнялся на локте Лотар. Его изрядно мутило. — Что-то такое было, точно... Ты сказал, что я буду в год сто золотых зарабатывать.
— Молодец! — ткнул в него пальцем Григорий. — Начинаешь вспоминать!
— Ты меня тоже обманул? — обреченно спросил мастер. — Не может обычный человек такие деньжищи зарабатывать.
— В Норике может! — убежденно сказал Григорий. — Его светлость герцог свое слово всегда держит. Представь, у тебя своя мастерская будет, а в ней десять подмастерьев! Представил?
— Не могу я себе такого представить, — честно признался кузнец. — Может, я домой вернусь, а? Что-то боязно мне.
— Тебе просто похмелиться надо, — сказал Григорий, который очень тонко чувствовал состояние товарища, с явным сожалением передавая ему небольшой кувшин с вином. — Ты до дна выпей, тебе гораздо легче станет.
Лотар послушал совета своего нового друга, и дальнейший путь уже воспринимал, словно во сне. Ритмичное покачивание телеги усыпило его, и он вновь погрузился в дрёму, укрывшую его на время от множества вопросов. Ему снилось, как друг Григорий подает ему все новые и новые кувшины с вином...
Небольшой обоз неспешно шел на юг. Впереди был славный и могучий город Аврелианум. Через несколько столетий французы, которые почему-то перестали читать половину букв в словах, стали называть его Орлеан, но пока он еще носил гордое имя римского императора. Город был огромным. Тысяч семь, а то и все восемь жителей поселилось в его стенах. Луара, которая текла рядом, дарила жизнь этой местности. Но иногда она дарила и смерть, когда уж слишком сильное наводнение превращало сады и пашни в бескрайнее море. Бывало так, что и городские стены подмывала своенравная река, а когда вода уходила, горожане вновь чинили кладку и возводили новые башни место рухнувших.
Этот город был многоязыким. Тут звучала латынь, слышалась сирийская и иудейская речь, попадались потомки готов и бургундов. И только речь франков звучала тут редко. Деревенщина селилась в деревне, а Аврелианум был римским городом, где до сих пор епископы не смогли истребить тяги к учености. Наряду с Бордо, Лионом и Вьенном тут были лучшие школы Галлии. Труды епископа Австрина, который был человеком истово верующим, не прошли даром. Бесовское наваждение в виде античной философии, литературы и нелепых басен о человекоподобных богах с каждым годом отступало все дальше в тень, и многие учителя теперь перебивались случайными заработками, не желая идти в монастырь, чтобы переписывать труды отцов церкви.
Крохотный домишко на окраине — это было все, что осталось от безбедной когда-то жизни ритора Леонтия. Случайные ученики да работа писца давали не слишком много денег, а склочный характер, упертость и принципиальность в отстаивании своих взглядов сделали его идеальным кандидатом для Самослава. Этому человеку в родном городе просто нечего было делать. Граф Атаульф и орлеанский епископ прекрасно знали учителя Леонтия и терпеть его не могли. А это означало, что запретить ему работать было раз плюнуть. Ведь его величество Хлотарь второй своим эдиктом поручил святой церкви заботу об образовании и благонравии молодежи. А где благонравие, и где учитель Леонтий, который, брызжа слюной, читал наизусть Одиссею и Илиаду, как и положено человеку с хорошим римским воспитанием? Он знал не только эти труды. Его домишко был завален свитками с древними текстами, нужда в которых терялась все больше и больше с каждым годом. Дивное дело! Его величество, подаривший своей стране мир и процветание, неуклонно превращал ее в чудовищное захолустье, где даже фароны, представители старой бургундской аристократии, начали откровенно дичать, подражая в этом дремучей австразийской знати. Обильная жратва, выпивка и охота. На этом исчерпывались интересы королевских лейдов, родившихся в лесах под Кёльном. И ученый ритор Леонтий с болью в сердце наблюдал, как на его глазах умер старый римский мир, на могиле которого вырос новый, покрытый шипами уродливый цветок, названия которому еще никто не придумал.
Уже долгие месяцы и годы учитель пребывал в тоске и унынии, пока в его дверь не постучал странный парень непривычного вида, который принес ему в подарок еду и кувшин вина. Он много слышал об искусном риторе Леонтии и пришел выказать ему свое уважение. Леонтий с удивлением разглядывал молодого германца в хорошем плаще и с богато украшенным ножом на поясе, который жонглировал словами, словно ярмарочный плясун камешками. Он не был образован, как и все варвары, а потому учителю быстро наскучил. Однако воин смог удивить его.