— Время дани наступает, почтенные мужи! — Бертоальд обвел хмурым взглядом сидевших за столом. — Пятьсот коров отдать надо франкам. Как делить будем эту ношу?
Эделинги, родовая знать саксов, переглядывались между собой. У вендов правили владыки, у германцев же — эделинги, таны, хэрсиры, хёвдинги, риксы… Разные племена по-разному называли свою знать. Саксы жили вольной жизнью, где семьи объединялись в роды, а роды в три племени — остфалов, вестфалов и энгров, живших посередине между ними. Все вместе они и были тем могучим народом, который хищные франки покоряли лишь на время, каждый раз заливая их землю реками крови. Но теперь, когда подросли новые воины, а на трон Австразии сел пятнадцатилетний мальчишка… Почему бы и не рискнуть? Тяжкая дань тянула все соки из их земли, неподъемной ношей ложась на общины.
— Долго мы еще, как последние трусы себя вести будем? — рыкнул Бертоальд. — Или затупились наши копья? Или нам нужно отдать свои ножи франкам? Или нам надо пойти к бабам, чтобы крошить репу для похлебки и не притворяться больше воинами?
— Народ вагров франки по последнего человека под нож пустили, — задумчиво сказал один из вождей, глядя прямо в глаза Бертоальду. — Я тогда мальчишкой был, но хорошо помню, как их жалкие остатки Рейн переплыли и за еду трудились, словно рабы. Франки нашу землю в крови утопят. Дагоберт — щенок еще, да только отец его волк лютый.
Почтенные мужи начали перебранку, которая чуть не перешла в драку. Они хватали друг друга за грудки, и, брызжа слюной, называли друг друга глупцами и трусами. Это зависело от того, какой точки зрения придерживался оппонент. В дом зашел воин, который наклонился к уху Бертоальда, и что-то прошептал. На лице того сначала появилось недоверие, затем удивление, и за ним — радость.
— Тихо! — заорал он, перекрывая шум и гам, который стоял в его доме. Вожди удивленно посмотрели на него, и притихли в недоумении. Бабы у очага бросили работу и тоже уставились на вождя. Он нечасто позволял себе терять достоинство, повышая голос.
— Пусть он скажет! — молвил Бертоальд, показывая на воина. — Говори, Хаример!
— Король Хлотарь умер! — торжественно заявил парень, рисуясь перед двумя десятками эделингов.
— Как? Что? Когда? — понеслось к нему со всех сторон. — Рассказывай!
— Ну, — гордо выпятил грудь воин. — Дело было так…
За семь дней до этого.
Римкий город Колония Агриппина, названный так потому, что в нем родилась мать императора Нерона, когда-то был столицей провинции Нижняя Германия. Его окружали роскошные виллы римской знати, которые утопали в садах. Патриции уезжали на покой в глушь, спасаясь от опасностей столицы и самовластия ее императоров, обожающих резать богатых сенаторов в момент денежных затруднений. Город был окружен стенами высотой в восемь метров, а покой жителей охранял XXII легион римской армии. С годами длинное название приелось, и город превратился просто в «Колонию», и это название он носит до сих пор.
Театры, бани, церкви, огромная библиотека, дома знати, акведук длиной почти сто километров… Все это было разрушено в 355 году, когда набег рипуарских франков уничтожил город. Кёльн был сожжен дотла и лежал в руинах. Империя вернула его, но он уже никогда не достиг прежнего величия. Денег, чтобы восстановить город, у императоров просто не было. Через сто лет вылезшие из своих лесов франки завоевали эти земли окончательно. От прежних времен остался только мост через Рейн, построенный по приказу императора Константина Великого. Он простоит еще триста лет, и будет разрушен непонятно кем и непонятно почему. А потом еще почти тысячу лет через великую реку и вовсе никакого моста не будет. Франки сложили новые стены, которые были куда хуже старых, и налепили привычных деревянных домов, построенных по обычаю из деревянных столбов, врытых в землю, между которыми были забиты камни и глина. Как и везде у варваров, караульная служба была поставлена из рук вон плохо, и Самослав отмечал это своим наметанным взглядом.