— По всем вероятиям, — заметила она, — батюшка, помимо того, сильно недолюбливал и нас с Митрофаном, коль скоро выставил нас на такое позорище перед всем городом!
На что вместо Иванушки ей снова ответил Петр Эзопов:
— Племянник наш не зря сказал: старик сам напрашивался на неприятности! И очень долго напрашивался. Теперь ты и сама это понимаешь. — И он поглядел на Ивана, ожидая, что тот его слова дополнительно подтвердит.
Но купеческий сын вместо этого обратился к нотариусу Мальцеву:
— Что вы скажете, Николай Степанович? Не исказил ли я смысл письма, написанного моим дедом моему отцу?
Нотариус размышлял не менее минуты, прежде чем ответить. И всё это время в зале стояла абсолютная тишина: даже Василий Галактионович Сусликов перестал скрести вилкой по тарелке. Однако потом господин Мальцев проговорил веско и убедительно:
— Смысл написанного вы передали верно, ничуть не погрешили против истины. А если вы решили не предавать огласке некоторые детали, то я могу лишь одобрить, что вы не стали их обнародовать.
— Детали? — вскинулся Валерьян — наверняка понял, что имелось в виду, среди прочего, и то предостережение, которое сделал в отношении него купец-колдун. — А нельзя ли хотя бы частично их раскрыть?
— Не сейчас. — Иван качнул головой и, не удержавшись, поморщился: впереди его ждала самая сложная часть рассказа. — Но потом мы с тобой кое-что обсудим. Обещаю.
А вот Зина — та не позволила сбить себя с толку.
— И каким же образом, — обратилась она к Ивану, — эта выходка твоего деда его сгубила? — Ясно было: у внучки ведуньи нет никаких сомнений в том, что при помощи колдовского приворота можно и вправду заставить человек кинуться в объятия того, к кому прежде он не испытывал ни малейшего влечения.
Дорого бы дал Иванушка, чтобы на этот вопрос не отвечать! Однако купец-колдун высказался с предельной ясностью: своего отца он, Иван Алтынов, увидит лишь после того, как разоблачит дедовых убийц.
Иван подавил вздох, помолчал с четверть минуты, а потом заговорил — медленно, тщательно взвешивая каждое слово:
— Дело в том, что приворот, сделанный моим дедом, можно было обратить вспять. И об этом узнала Мавра Игнатьевна Топоркова, бывшая нянюшка моей матери. Ради своей воспитанницы она уговорила одну из городских красавиц, за которой пытался ухаживать мой дед, изобразить капитуляцию. И назначить Кузьме Алтынову свидание в этом самом доходном доме.
Он увидел, как при этих его словах Аглая Тихомирова вскинула ко рту ладонь — словно пытаясь подавить какой-то возглас. Однако кроме самого Ивана никто этого не заметил: все взоры были устремлены на него.
— Никакого свидания, — продолжил купеческий сын после коротенькой паузы, — в действительности не состоялось. Назначившая его женщина передала Мавре Игнатьевне ключ от комнаты, куда должен был прийти Кузьма Петрович, а сама поспешила домой. Но план был таков, что и сама Мавра не должна была в этой комнате оставаться. Её роль состояла в том, чтобы обеспечить появление моего деда, а потом предоставить сцену другим актерам. Точнее, одному актеру и одной актрисе. Они оба сейчас присутствуют здесь. И, что касается актрисы, то я не мог поначалу понять, для чего ей понадобилось посредничество Мавры Топорковой в назначении того свидания. И лишь сегодня до меня дошло: просьбу той "актрисы" молодая красавица, которую вожделел мой дед, ни за что не согласилась бы исполнить. Ибо между этими женщинами отношения были, мягко говоря, прохладные.
Тут Аглая Тихомирова испустила довольно громкий вздох. И на сей раз ещё двое заметили её реакцию на слова Ивана: Зина и Агриппина Ивановна. Обе они вперили взгляды в красавицу-попадью: Зина глядела недоумевающе, а её бабка — с откровенной насмешливостью.
И тут счел своим долгом вмешаться исправник Огурцов.
— Может быть, хватит вам уже интересничать, господин Алтынов? — своим густым, как у дьякона, басом проговорил он. — Какой актёр, какая актриса? Ежели вы знаете, кто составил заговор против вашего деда, так уж будьте любезны: назовите нам их имена!
— Это были, — сказал Иван Алтынов, — хорошо известные вам лица: Агриппина Ивановна Федотова и доктор Сергей Сергеевич Краснов.
4
Сказанное Иваном неодинаково подействовало на тех, чьи имена он назвал. Зинина бабка — та и бровью не повела, только усмехнулась более явственно. Хотя на лицах её дочери и внучки отобразился откровенный ужас. А вот уездный эскулап, сидевший подле своей пациентки, Софьи Кузьминичны Эзоповой, сотворил такое, чего не сумел предвидеть ни сам Иван, ни даже многоопытный Денис Иванович Огурцов.
Доктор схватил со стола большую вилку с двумя острыми зубьями — какой раскладывали по тарелкам ростбиф. И мгновенно приставил этот двузубец к шее Софьи Эзоповой. Причём доктор явно своё дело знал: вдавил он вилку именно в то место, где пульсировала сонная артерия.
Иванушкина тетушка только охнула — едва слышно. А вот Лукьян Андреевич Сивцов, сидевший от неё по другую сторону — тот вскочил со своего места так резко, что стул его с грохотом упал на пол. Однако звук этого удара не заглушил слов, произнесённых господином Красновым:
— Все сидите на своих местах! Я выйду отсюда вместе с госпожой Эзоповой, оставлю её в кресле снаружи, а потом...
Однако исправник не позволил ему договорить.
— Ах, ты... — Он произнес несколько непечатных выражений, намекая на неприличное поведение матушки доктора. — Не будет для тебя никакого потом! Зато будет — Владимирский тракт! — И он одним движением выхватил из кармана форменных бриджей полицейский свисток — явно намереваясь вызвать с его помощью городовых, которые, как подозревал Иванушка, дежурили где-то снаружи.
Однако свистнуть он не успел.
— Нет! — Иван Алтынов вскинул руку изрезанной ладонью вперед, изо всех сил стараясь не глядеть на тётушку, по шее которой уже текли две тонкие алые струйки. — Погодите, Денис Иванович! И вы, Сергей Сергеевич, умерьте свой пыл. Не совершайте преступления, за которое вас в самом деле можно будет взять под арест.
— Что значит — в самом деле? — Голос Огурцова прозвучал надменно и саркастически. — Намекаете, Иван Митрофанович, что сейчас я этого прохвоста арестовать не могу?
— Должен вас огорчить, — сказал Иван Алтынов, — но, согласно Уложению об уголовных наказаниях Российской империи, такого права у вас нет. Вчера исполнилось ровно пятнадцать лет со дня гибели моего деда. И, стало быть, срок давности по делу о его убийстве истек. Если не верите мне — можете спросить у господина Мальцева!
— Он прав, — с огромной неохотой проговорил уездный нотариус. — Понятие срока давности было закреплено ещё в Манифесте Государыни императрицы Екатерины Второй от 28 июня 1787 года. И по истечении установленного законом времени никакие обвинения предъявить уже нельзя, сколь бы ни были вескими доказательства вины того или иного лица.
Произнося это, он глядел не на исправника: он не отводил взгляда от Ивана Алтынова. И взгляд этот совершенно отчётливо вопрошал: "Но вам-то, юноша, откуда это известно?".
Исправник, не сдержавшись, еще раз шёпотом выматерился. Петр Эзопов безо всякого стеснения захохотал. А Сергей Сергеевич Краснов разжал пальцы, так что двузубая вилка со звоном упала на пол; и доктор проводил её столь удивленным взглядом, словно и сам недоумевал: с какой стати он взял сей предмет в руки?
Иван кинулся к тетеньке, выхватывая на бегу из кармана носовой платок — отдать ей, чтобы она зажала раны. Однако Софья Кузьминична только отмахнулась — просто стерла кровавые полоски ладонью.
— Не нужно, дружочек, — сказала она. — Доктор хоть сколько-нибудь существенного вреда мне не причинил. Да и не планировал причинять, правда, Сергей Сергеевич? Это ведь была просто неудачная шутка с вашей стороны.