– Подсоби-ка! – вдруг сказал он хриплым, но твердым голосом, и налег на боковину шкафа плечом. – Тяни на себя.
Шкаф, водруженный на полозья и плотно забитый книгами, сдвинулся с трудом. Но после нескольких налеганий и рывков, он занял свое новое место, полностью закрывая собой дверную решетку, впустившую меня внутрь всего пять минут назад. На стене, прежде закрытой шкафом, открылась большая карта материков и морских путей, испещренная какими-то сокращениями, датами, и утыканная иголками, связанными между собой пересечениями красных, синих и зеленых нитей.
– С глаз долой… – выдохнул мужчина, кивнув в сторону исчезнувшей решетки. Он указал на стул с моей стороны стола и добавил: – В ногах правды нет.
Я хотел тотчас же обрушиться на него с вопросами, но слова не шли. Только теперь я почувствовал, как пересохли мои губы и горло. Мужчина это понял. Он наполнил стакан водой из графина и протянул мне. А сам – отодвинул стул со своей стороны и присел к столу. Я последовал его примеру, и только тогда одним залпом осушил стакан.
– Где я? – выдавил я из себя слова.
– Где мы! – поправил мужчина.
Достав из одного кармана жилета небольшой кисет, а из другого – спички, он взял из пепельницы трубку и принялся набивать ее табаком.
– На том свете, – наконец, продолжил он, зажег спичку и начал раскуривать трубку, выпуская дым уголком рта, – так сказать. Но и вполне буквально тоже. Меня зовут – Харон.
Считав с моего лица непонимание и не дожидаясь ответного представления, он продолжил:
– Родные есть? Жена? Дети?
– Нет, – ответил я, следя за его манипуляциями с трубкой.
– Оно и к лучшему. Знаю твои вопросы. Тянуть с ответами не стану, – выпустив несколько клубов дыма, мужчина откинулся на спинку стула: – расстрел отменен.
Я выдохнул и тоже откинулся на спинку. Ноги отяжелели, руки и тело начали подрагивать. Выходил адреналин: геройство, бравада перед лицом смерти, напряжение последних дней и бессонной ночи. В тот момент я не думал «как?», «почему?» или «что же дальше?», голову захватила ватная пустота, и только слова «расстрел отменен» упоительным эхом раздавались в мыслях. Дрожащей рукой я налил еще воды в стакан и пригубил.
– Но и этих стен ты тоже не покинешь, – не давая мне перевести дух, продолжал мой собеседник. – Для всего мира – ты мертв. А значит, здесь ты на пожизненное.
Я огляделся и проглотил ком, вставший в горле. Мужчина проследил за моей реакцией и продолжал:
– Думается мне, прошлой ночью ты счел бы за счастье провести остаток дней в камере, но остаться живым. А здесь, – он тоже обвел комнату взглядом, – всяко лучше, чем в камере. И это только наша кают-компания, так сказать. С остальным нашим хозяйством я познакомлю тебя позже. Сколько продлится твое пожизненное, зависит, конечно, во многом от тебя. Но выходят отсюда только ногами вперед.
Мужчина снова принялся раскуривать трубку.
– Меня зовут… – начал было я.
– А тебя зовут, – оборвал меня Харон, – просто – Парень. Знаю, звучит странно. Но не нами придуманы правила. Традиции, так сказать. И не нам их нарушать. Такова специфика. Наши прежние имена значения не имеют. Как, впрочем, и все наше прошлое. Наставник же всегда – Харон. Бог даст, дослужишься и ты.
Я кивнул в знак понимания и перевел взгляд на недавно передвинутый шкаф:
– А поверок не будет?
– Не будет, – улыбнулся Харон. – Здесь вообще никого не бывает. Только если по нашей чрезвычайной надобности. Мы сами себе хозяева, так сказать. На самом-то деле, за хозяина у нас – работа. Не работать нельзя, если хочешь выжить. Хотя и работа не безвредная. А жизнь здесь весьма неплоха. Особенно в это беспокойное и голодное время. А времен таких было немало. Да и пострашней случались. Здесь же – покой и все блага. Довольствие, опять же. Хоть ананасы в шампанском, в умеренных количествах и в нерабочее время, разумеется.