– А вы здесь давно? – поинтересовался я.
– Давай сразу на «ты». Некогда расшаркиваться.
Харон положил угасшую трубку в пепельницу и вскинул блуждающий взгляд в потолок, припоминая и подсчитывая проведенный в заточении срок.
– Да уж сорок один год, – ответил он. – С пятидесятого, значится.
– И все это время, вы… то есть – ты… был здесь один?
– Скажешь тоже, – Харон махнул рукой. – Был и у меня наставник. Крепкий мужик. Умер своей смертью. И прожил долго. А после, перед тобой, значит, – трое. Молодые, навроде тебя. Кто долго держался, кто коротко. Но ни один не сдюжил.
Харон поднялся и вышел из кают-компании. Вернулся он уже с бутылкой водки под мышкой, с рюмками в одной руке и с черным хлебом на тарелке – в другой. Поставил все на стол, наполнил рюмки и, не присаживаясь, поднял свою.
– Сегодня ты родился заново, Парень. Выпьем за это, – Харон «опрокинул» рюмку и закусил хлебом.
Я тоже поднялся и выпил. Тепло растеклось по горлу и согрело желудок.
– Переоденься. Отдохни, – продолжал Харон, бросая взгляд на часы. – Спешить некуда. Работа у нас ночная. Да и я вздремну. Не до того было, пока тебя дожидался. Все прочие вопросы – после. Идем, покажу тебе удобства и твою келью, так сказать.
III. Новый дом
Сон был чутким и рваным, я тонул в нем и вздрагивая выныривал. В голове кружились мысли о чудесном избавлении от смерти, и о пожизненном, безымянном заточении неизвестно где. Смешанные чувства не давали покоя. Из кают-компании доносился приглушенный, низкий бой часов, одним ударом отмерявших каждую четверть и боем отсчитывавших полное число часа. Пробило одиннадцать. Впереди был еще целый день. Хотя, что значит день в каземате без окон? Я открыл глаза: келья, как окрестил отведенную мне комнату Харон, не казалась мне уютной, но и не вызывала отторжения (не царские покои, конечно, но вполне пригодная для жизни), – белёные стены и древняя, но крепкая мебель: деревянная кровать с высоким резным изголовьем, прикроватная тумбочка с ночником, стул подле стола с тремя выдвижными ящиками, платяной шкаф, торшер и кресло-качалка подле него. В келье не было ни единой полки, но в стенах имелись ниши, которым, вероятно, надлежало заполниться аллегориями моего внутреннего мира, в виде книг и прочих носителей моих интересов. Одежда, выданная Хароном и прибывшая (с его слов) накануне моего перевода, пришлась мне в пору. Облаченный в нее, я лежал на свежезастеленной кровати поверх покрывала. После третьей четверти двенадцатого я поднялся и вышел в кают-компанию.
Верхний свет был потушен. Горел лишь ночник в красном абажуре на столике с телеграфом. На телеграфной ленте был отпечатан текст: «Парень в пути». Речь несомненно шла обо мне. На корабельном штурвале и колоколе над столом, тисненными по дереву и металлу буквами читалось слово «Фортуна». Стены, как я заметил только теперь, не были окрашены, но отделаны плотным шелковым штофом, с некрупным и размноженным узором, изображающим Георгия Победоносца, повергающего копьем змея. Часы кают-компании начали отсчитывать полдень, когда откуда-то сверху послышался негромкий, но тяжелый удар, словно соседи этажом выше уронили громоздкий шкаф, и только толстый ковер приглушил его падение. Я прислушался, но никаких иных звуков не последовало.
– Не спится? – раздался голос Харона, и зажегся верхний свет. – Вот и мне. Ты проголодался, поди? Идем. Где удобства ты уже знаешь. Покажу кухню и остальные помещения.
Удобства, с которыми Харон ознакомил меня ранее, включали в себя душ, раковину, нужник, дневную и ультрафиолетовую лампы, и мини-прачечную из двух стиральных машин и сушилки. Из кают-компании вел длинный коридор, упиравшийся в очень необычную дверь, достойную отдельного упоминания. А по обе стороны коридора, влево и вправо, имелось несколько ходков, два из которых вели в наши кельи, а другие: в санузел, он же – те самые удобства; на склад, заставленный стеллажами, с хранящимися на них запасами постельного белья, полотенец, бытовой химии и различных туалетных принадлежностей; на кухню; и в настоящую операционную, с операционным столом и бестеневой лампой, с зубоврачебным креслом, с плакатами доврачебной помощи в случае травмирования, с кроватью за ширмой и со шкафами, полными различных лекарств и медицинских материалов. По словам моего наставника: врач появляется один раз в три месяца, для проведения, так сказать, медосмотра, или по вызову – когда вопрос касается жизни и смерти. Он также порекомендовал заботиться о зубах, потому что, несмотря на имеющееся оборудование, никто на самом деле их лечением заниматься не будет, и больные зубы попросту удаляют.