Согласно полученным сведениям, вышеуказанный Куперийский проходит по документации Богатырского Приказа как Лев К. Далее фрагментарно цитирую тайное резюме Приказа. «…В нарушение принятой процедуры, Лев К. явился не по представлению общественной организации или иного, заменяющего вышеупомянутую органа, а по личной инициативе. Домогался должности богатыря-стажёра. Характеристики первоначально не представил, однако по требованию младшего дьяка Перочинной К.В. явил оную в рукописном виде. Похоже, сия бумага была начертана Львом К. собственноручно, однако имела три разборчивые подписи неизвестных граждан с указанием должностей, почему и была принята. Утверждённым антропометрическим нормативам не соответствовал, вёл себя вызывающе, спорил с младшим дьяком Перочинной К.В. Ввиду невозможности ссылок на негласную инструкцию, заявка была принята и передана курирующему администратору, ведущему дьяку Морковкину Н.В. В течение 66 рабочих дней Лев К., алкая официального разрешения на совершение подвигов, заполнял под руководством куратора анкеты и производил иные потребные процедуры, однако затем исчез и в поле зрения Приказа в дальнейшем не появлялся. Предполагается, что приступил к несанкционированному геройству». Предлагаю зафиксировать Льва Куперийского как объект наблюдения номер 2. Ввиду усложнения задачи… Однако мои батареи… …невозможности нормального функционирования… …ние закон…
* * *
Во время войны с Наполеоном очень Пушкин французов невзлюбил. Как увидит где француза – сразу вызывает на дуэль! А на дуэли – страсть: сабелькой размахивает, из пистоля палит, дым коромыслом! Сильно серчает. Но ежели не убьёт – мирится сразу, обоймёт, домой к себе приглашает, кофием с ромом поит, с женой своей Натальей Николаевной, первой русской красавицей, знакомит. Ну а коль убьёт – радуется, конечно, понятное дело. По дому скачет, шампанское хлещет, девок дворовых щупает и кричит: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»
* * *
…– И что, ты здесь вот и живёшь? – спросил после трапезы Лев, описав рукой круг в атмосфере.
– Ну да, полгода уже. Хорошо, шатёр выдали, – степенно кивнул крупной головой Василий.
– И где же он? – недоумённо огляделся Лев.
– Вот, смотри, – Василий извлёк из дорожного мешка файл с листами формата А4, бережно разгладил на колене и протянул собеседнику.
– «Шатёр походный, б/у, одна штука», – прочёл Лев. – Ну и что?
– По документам проходит, стало быть, имеется, – ответствовал Василий, вытягиваясь на травке под проступающими звёздами. – Я его ещё потом на склад вернуть должен, так что ты там не очень. Поосторожнее, одним словом. Костра, смотри, дома не разводи, наружу выйди. Кстати, что это мы, будто неродные: «Василий», «Лев». Зови меня Васей или попросту Громокипящим, а я тебя буду Лёвой кликать. Али не по нраву тебе сие, коллега?
– Да ладно, пожалуйста.
– Так и порешим, стало быть, – резюмировал Вася, взбивая мешок и подкладывая его под голову. Вытянувшись во весь рост богатырский, он смачно зевнул и попросил:
– Слышь, Лёва, ты пока не лёг – полог закрой. А то дует что-то.
Вопль прорезал ночь, отразился от отдалённых холмов и, вернувшись, вырвал Василия из объятий Морфея (или кто там отвечал за сон у древних русичей?). То истошно орал его непрезентабельной внешности сожитель. Разбуженный, не успокоился он, а, охватив ладонями голову, горестно причитал:
– Убили! Застрелили! А он всегда был лучшим. Наивный, доверчивый… А его дважды… из пистолета… в спину… И – плюх! И – плюх!!! Нет, не в силах я выносить подобное, Базиль! Ухожу.
Вскочив и топча в темноте пожитки, представитель мелкой разновидности Львов судорожно одевался.
– А до утра оно не подождёт?
– Оно-то подождало бы, я не могу. Пепел агента Клауса стучит в моё сердце!
– Ну, ежели так – что ж поделать, – вздохнул невыспавшийся Василий. – И я с тобой.
– С дороги будем посылать отчёты о подвигах в Приказ. – решил Лёва. – Ежели мы геройства разные натворим, то нас наверняка в богатыри запишут. Это же естественно, не так ли, коллега?
– Да вроде бы так получается, – почесал репу Вася. – А как же всё-таки насчёт подорожной?
– А пошла твоя подорожная…
…И дохнул на них огнём.
– Нет, невоспитанное чудище, не одолеть тебе богатырей русских, – вскричал Василий и, с сомнением покосившись на Лёву, добавил. – И нерусских также. Дам я тебе в глаз, дабы очистил ты от своего неблаговонного присутствия сей замок.
И с чувством исполнил обещанное, в то время, как Куперийский Лев, зарычав для храбрости и обежав дракона по широкой дуге, вышиб дверь ногой и ворвался в помещение, тут же запнувшись об ящик и в стеклянном дребезге обрушившись плашмя.
– Твою мать! – произнёс за него крупногабаритный соратник, вбегая следом и обозревая разрушения.
– Ну вот, – заканючил из-за спин героев монстр, – я же говорил, и там над дверью написано: «Пункт приёмки стеклотары». А вы мне тут разнесли… Убыток, накладные расходы… Разорили, ограбили! Я жаловаться буду…
– Я те пожалуюсь! – рявкнул Василий. – Сам навсегда перестанешь и потомкам запретишь кляузы мерзостные строчить! Зачем тебе бутылки, злокозненный ящер?
– А что тебе известно о метаболизме четвероногих огнедышащих, наглый смерд?! – вскричал дракон, но осёкся и, сменив от смущения цвет на фиолетовый, прошептал. – Ем я их. А потом, когда пламя выдуваю, из пасти забавные фигурки вылетают. Из гнутого стекла. У меня уж три выставки были, в Манеже, и Терецели хвалил. Говорил, окромя его самого, я единственный ценный авангардист. Иностранцы охотно покупают, за евро. Но бутылки нужны целёхонькие, без трещинки, а вы мне тут сплошной бой посуды наваляли. Возместить бы убыток-то.
– Ты опять?! – грозно осведомился Вася.
– Нет-нет, это я так, в порядке гипотезы.
– То-то. И, кстати, хозяин, бумага есть?
– Да, а что? – осторожно осведомился дракон.
– Справка нужна, что-нибудь вроде «Ерофеев В. и Куперийский Л. совершили геройский подвиг, очистив данное строение и прилегающую территорию от чудовища и нанеся ему решительное поражение».
– Но мы, вроде, не совсем очистили, – вмешался в процесс диктовки Лев.
– А в документе так лучше будет звучать. Глядишь, потом и былину сочинят… приказом по Богатырскому Приказу. Давно мечтаю. Что застыл-то? Подпись, дата, печать.
– Чью подпись ставить?
– Твою, чудик. Не нашу же.
– А печать пункта сойдёт?
– Без разницы. Шлёпай! Будут они там разбираться, лишь бы была. С бумажкой, ежели она с печатью, ты человек и звучишь гордо. А без бумажки кто? Правильно – монстр. Спасибо, монстр, живи пока. Где тут поблизости почта, а то нам бы отчётик отослать? Лёва напишет. Лёва, напишешь?
И выйдя за порог и убрав документ во всё тот же файл, добры молодцы направили стопы к отделению связи, где, по обычаям нашим, от дедов заповеданных, не случилось писчей бумаги, и довелось им прогуляться до лавки канцелярской, в коей, распугав толпу селян отборной статью своей и бранью отважной, добыли-таки…
* * *
Очень царю Николаю Павловичу Первому Наталья Николаевна Пушкина понравилась. До того, что прямо ни спать не мог, ни кофий пить. Извёлся весь. И посоветовали ему назначить мужа её, поэта Пушкина Александра Сергеевича, камер-юнкером. А Пушкин давно хотел министром стать, но камер-юнкером ему обидно показалось. Всё, говорит, отныне на всех балах в присутствии царском буду мартышку изображать. И с той поры, что ни бал - Пушкин сразу забирается на стол и давай скакать, рожи уморительные корчить, бананами швыряться! Государь император хотел сначала Пушкина за каверзы расстрелять, а на вдове его жениться, да вспомнил случайно, что есть уже у него супруга. Ну, делать нечего, велено было высочайшим указом считать Александра Сергеевича Пушкина солнцем русской поэзии, а жену его, Наталью Николаевну, первой русской красавицей. На том всё и успокоилось.