– Ой, да не ходи никуда, Ванюшка, чую, беда будет аль неприятность какая! Уж коли нашла на тебя пароксизма окаянная, отчебучь чего-нито мирного да полезного, плитку ли на кухне выбей аль коврики подклей.
Вот до чего огорчилась Алёнка, жёнка верная: аж язык её безотказный заплетаться начал. Слеза горючая родилась в углу глаза её красивого, коровьего и поползла вдоль румяной щеки. Однако же не устыдился Иван, да ежели бы и устыдился: и не таких врагов русский мужик одолевал, чтобы с укорами совести не совладать! Подхватился он с дивана и, обогнув падшую женщину, в прихожую комнату направил стопы свои. Лишь авоську древнюю по пути подцепил: ни у кого уж таких не оставалось, все пробавлялись пакетами пластиковыми неэкологичными, а у него верная спутница юности ещё сохранилась, хоть и не стирана была ни разу и дух оттого хранила ядрёный.
– Эхма, – выдохнул Ванятка неизбывную тоску народную, ненароком узрев в заляпанном непонятными пятнами трюмо свою не слишком выразительную – да что там, откровенно заплывшую жирком – фигуру. – Был бы я малость постройней да немного повыше, ну хоть метра два – да разве ж я связался бы с такой халабудой, как ты? Тогда бы я сейчас уже… Или… А с тобой я, навроде, ещё пару вершков потерял. Эх… Не ровня ты мне, ой, не ровня!
И, не говоря более худого слова, окромя нецензурных, Ваня шваркнул вместо прощания дверью и канул в неприглядный день.
Благо, и идти-то особо далеко не требовалось, ибо всякая торговая, прости Господи, точка в любое время суток светилась и переливалась пивным изобилием – как местного, так и басурманского разливу – и гонимой алчбой душе оставалось лишь изыскать средь сорных гор жемчужину истинную и, ткнув в оную заскорузлым пальцем истомлённого тела, возопить: «Эврика!»… то есть, конечно: «Эту, эту, Клавдея!» А вышеупомянутая Клавушка, звезда полей и невенчанная царица «ближнего» ларька, уже приветливо хмурилась и готовилась обсчитать на рубль.
Да вот на тебе – не было в киоске по Ванюшкиному местожительству пенного эля, даже и в проклятой Богом и людьми безалкогольной реинкарнации.
– А не завезли! – счастливо (восемь лет «гастрономовского» стажа никакой частнособственнической контрой не выбить) прошипела Клава и, вздохнув полной сверх всякой меры грудью, довершила описание трагической ситуации, в которую угодила отечественная торговля в её лице. – Да что пиво – карт игральных не доставили! Точно дефолт будет! Или конец света? Одно из двух.
Униженный злыми поставщиками Иванушка обозрел окрестность. Отсутствие очередей – вплоть до горизонта – с очевидностью обличало исчезновение ячменного напитка в округе. Не хотелось, но с неизбежностью выпадало влачить обезвоженное тело на Ярмарочную площадь перед цирком. Там! Благодаря особому Указу Вождя! И попечению Карающих Органов! Всегда! Всё! Было!
К счастью, чудесная влага в крутом с наворотами двухэтажном минимаркете типа «теремок» и в самом деле наличествовала. Но! Имелась и очередь, стекавшая по ступеням на асфальт метров так на пятьдесят. Извиваясь и отплёвываясь ядом от пытавшихся прорваться без, она жадно тянула голову к священному источнику, однако ползла к оному удручающе медленно. Ваня до того истомился от бестолкового топтания на месте, что при каждом перемещении шеренги неосознанно вторгался в личное пространство стоявшего впереди молдаванина – или индуса? – в инстинктивном стремлении очутиться хоть на пару сантиметров ближе к желанному окну. От жары ли либо по иным причинам, но тут-то всё и началось.
– Verba volant, scripta manent, – произнёс хриплый глас над самым мозгом.
– Чего? – изумился Ванюша.
– Слова улетают, написанное остаётся, – перевёл для необразованных голос.
– Не понял.
– Мысль изреченная есть ложь, – прозвучало веско, но нелепо.
Иван в ответ протестующе промолчал.
– Что написано пером, не вырубишь топором, – прошипел голос, подделываясь под другой голос, ещё более противный. Получилось похоже.
– Согласен, – заявил Иван свою патриотичную позицию.
– Так и знал, что пошлый трюизм не вызовет с твоей стороны возражений, – хихикнул нахал.
Ванятка яростно завращал головой, выискивая злопыхателя. Увы, переминающийся сзади кудрявый всклокоченный недомерок на источник издевательств никак не тянул.
– Не засоряйте ноосферу глупостями, господа литераторы! – выкрикнул, будто с трибуны, вышеуказанный неидентифицированный голос.
– Отстань, ты, мочило сортирное! – пугая близстоящих, заорал сорвавшийся с катушек Иван и…
* * *
…Под ногами вместо родного неровного асфальта хлюпала грязюка, жирная, натуральная – верно, чистый чернозём. Мужики в очереди вроде как-то переменились: поздоровей, что ли, стали, одежонка на них оказалась пообтёрханней, даже скорее деревенская, чем городская – не на каждом алкаше такую увидишь; между тем на бомжей окружающие всё же не смахивали и – хотя пахли отчётливо неприятно – но, однако же, аромат был иным. И какой алкаш навешал бы на себя столько металла?! Кольчуги, шлемы, какие-то ещё железяки на плечах и локтях, мечи… Дальше у Вани иссяк словарный запас, а амуниции на соседях наблюдалось ещё много. Должно быть, поблизости снимали кино. Или рекламу? Но даже это не объясняло, как – и когда?! – современный магазин удалось замаскировать под обширное деревянное приземистое строение, над перекосившейся дверью которого горделиво красовалась корявая надпись «Кабак». Причём хибара – что уж совсем несообразно – была одноэтажной, к тому же почему-то запертой на внушительных размеров висячий замок – видимо, именно такие и именуются обычно амбарными. Между тем, насколько помнил Ваня, точка-то должна была функционировать круглосуточно. И народ вроде уже не столько стоял в затылок друг другу, сколько, вольготно расположившись вокруг, ждал открытия.
Иван ошалело огляделся в поисках иных перемен. Ох, лучше бы и не осматриваться, а зажмуриться и повторять: «Чур меня, чур!» – в надежде, что всё вышеперечисленное как-нибудь само собой растает в пространстве, вернув миру привычный вид. Вдруг в поле зрения попала мало- – но всё-таки – знакомая кучерявая шевелюра, стоящая дыбом на единственной здесь непокрытой голове. Её обладатель поощрительно кивнул: дескать, да, я тоже тут, дескать, держи, что следует, пистолетом.
– Ах ты, гад! – вскричал в сердцах Ванюша, по известной российской традиции обвиняя в собственных бедах не виноватого, а ближнего. – Верни всё сейчас же на место, или я не знаю что сделаю!
Низкорослый сосед, впрочем, не обиделся, продолжая ласково улыбаться Ивану.
– Вспомоществование к отпуску опять задержат? – спросил хрипловатым басом кто-то из чудно одетых мужиков.
– Если вообще дадут, – откликнулся язвительный тенор.
– Ну… как же оно: «не дадут»? – засомневался бас. – Я же тогда… это… осерчаю. Начальству доверяться перестану.
– И что до того начальству? Приказ, что ли, громить пойдёшь?
– Не… Я что, зверь, что ли?.. Нешто я не понимаю: власть, она мудрая, просто ей со своей вертикали меня и не видать. Однако же огорчусь сильно.
– Ну и чем дело кончилось? – беседовала другая пара.
– Чем-чем? Мы победили, понятное дело.
– Крепко победили-то?
– Да как всегда – на всю катушку. Вот только своих положили неслабое количество, а кто из наших уцелел – тем бока здорово намяли, два города потом пришлось басурманам в качестве этих… репараций и контрибуций отдать…
– Но победили?
– Конечно. Как всегда. Нешто мы можем не победить?!
– Потому нас все так и не любят. Завидуют, черти заморские.
– Это да. Только спина, зараза, здорово болит. И жопа ноет.