– Припарки попробуй…
– А сколько ж детей у него народилось?
– У Тугарина, что ли?
– У него, злодея.
– Тройня. И все мальчики.
– Ох, ё-о-о…
– Слушай, парень, – обратился Иван, боевой задор которого как-то сразу пропал, к единственно сколько-нибудь близкому здесь человеку, – где это мы, а?
– Не уверен на сто процентов, – рассудительно сказал взлохмаченный, – но похоже то ли на сказку, то ли на былину.
– И какого же... нас сюда занесло?!
– Боюсь утверждать наверняка, но…
– Да начхать! – перебил Ваня, однако, вопреки обещанию, не чихнул, а смачно сплюнул. – Эй, мужики, пиво в данной забегаловке имеется?!
– Не знаю, – грустно ответил знакомым хриплым басом бородатый широкогрудый мужик с синяком под левым глазом. – Не в курсах я. А спросить не у кого, заведение открывается только с одиннадцати. Однако тут всегда отличная медовуха.
– И бражка! – добавил кто-то.
– «Государево зелено вино», – прочёл смуглый худощавый парень строку из «Перечня блюд и напитков», небрежно прибитого возле входа.
– И бражка.
– «Наливки разные».
– И бражка.
– «Квас ядрёный пяти сортов с бесплатными сушками. Самогон наилучший. Виски басурманские». И… что-то вроде забыл, а на бумаге здесь пятно.
Повисла неловкая пауза. Народ мучительно размышлял.
– А, да – бражка.
– Мне бы лучше всё-таки пивка, – с противными даже самому себе заискивающими интонациями сказал Иван. – Ничего особенного, «Будвайзер» там или «Хейнекен» отлично подойдёт. Может, где-нибудь отыщется, а? Не подскажете?
Ой, зря он это произнёс. Окружающие как-то сразу начали перешёптываться, неприязненно глядя на Ивана с кудрявым.
– Робяты, поберегись, не наши это молодчики, – просипел престарелый богатырь с длинной неопрятной бородой. – Зуб даю: лазутчики ляшские.
Зубов у него, кстати, имелось всего два, да и те особой ценности не представляли ввиду явной гнилости.
– Али татарские, – задумчиво произнесли из толпы, которую поспешно образовала ранее вольно бродившая публика. – У низенького, гляди, нос с горбинкой, волосы кудрявые, рожа умная. Точно, лазутчик басурманский, наши такими не бывают. Наверняка татарин. Али немчура?
– А у другого русская морда вроде, – засомневался молодец с синяком.
– Стало быть, подкупленный, – уверенно констатировал старец. – Должно этот, с царём-батюшкой не согласный. Дьяк на площади вчерась баял, что они поголовно у басурман на содержании. На площади секретный камень, баял, стоит, изнутри хитро выдолбленный, в нём шпионы немецкие для вон эдаких деньги оставляют, притом не наши даже денежки, а свои, бесовские, на которые всё, что хочешь, купить можно. Ничего-ничего, – добавил пенсионер, – скоро, их переловят, а кто помогать в этом деле царёвым людям станет – награда обещана. Грамотку дадут; может, и деньгами добавят. А нечего народ русский доверчивый зря словами заморскими баламутить! Бей их, робяты!
– Не, пожалуй, что и не татарин, – продолжал рассуждать кто-то. – Азият, точно, азият. Хотя глаза не косые. Нет, всё же не азият. Должно, англичанин.
Между тем богатыри угрожающе отступали от Ивана и кучерявого. В тылах вскипело некое шевеление, и вперёд, преодолевая сопротивление и игнорируя протесты, вытолкнули мощного румяного мужика лет двадцати пяти, облачённого в начищенные доспехи и отчаянно скрипящие сапоги, с увесистой палицей, свисавшей с кушака справа. Могучий живот молодца плавно и красиво переходил в головогрудь. Оказавшись на авансцене, герой шумно высморкался в ладонь, после чего скромно затих. Крики «Ну, этот им покажет!», «Ух!» и «Приложи им, Илюша!» на ситуации отражались слабо, разве что поощряемый массами начинал в ответ вяло скрестись о фронтальную часть толпы, стремясь вновь слиться с народом.
Окружающие переминались с ноги на ногу, что-то неразборчиво бормоча. Наконец Илья, отчаявшись прорваться в тыл, воскликнул срывающимся тенором:
– Соратники! Да нас же много, а ворогов всего двое. Проявим отвагу молодецкую, напряжём силушку могутную! Пусть изопьёт земля родная крови басурманской! А ну-ка вызовем стражу царскую да и поразим злодеев!
Воодушевлённые герои русские отбросили сомнения и смело ринулись – кто вперёд, кто за подмогой, но…
* * *
…На плакате, который единственным светлым пятном выделялся на фоне угольно-чёрной стены, почти одетая блондинка томно возлежала на руках парочки мускулистых субъектов, с двух сторон вонзивших клыки в её неестественно белую шейку. Полоски ткани, драпирующие культуристов, лишь подчёркивали сексуальное напряжение сцены. Пейзаж довершали яркие мазки крови, прихотливо покрывавшие пейзаж. По диагонали поверх туловищ багровели буквы: «Бар «Лазоревый труп» ждёт именно тебя!».
Под афишей громоздилось… нет, грубо… парило… ну, это уж перебор… вот!.. занимало подобающее лишь ему место во вселенной хромированное, никелированное, включающее в свой состав стальные и стеклянные панели чудо дизайна. В центр сего мощного испражнения передовой конструкторской мысли невесть как затесалась кляксоподобная подушка. Видимо, шедевр изначально задумывался как диван, но творца повело. На подушке скорчился, безуспешно пытаясь одновременно принять расслабленную и притом величественную позу и избегнуть близких контактов неприятного рода с холодным металлом, голый по пояс мачо. Щёки, шея и мощная грудь мужика были припорошены – нет, скорее вовсе заметены – трёхдневной – по моде – щетиной. Прямые волосы – слишком уж чёрные, чтобы можно было поверить, что это их натуральный цвет – стекали с накачанных плеч на мускулистую спину и, похоже, в расправленном виде достигали коленей. Хозяин волосни явно не особенно часто утруждал себя её мытьём, и правильно: незачем разрушать цельный типаж. Пёстрые штаны столь тесно облегали ляжки детины, что выглядели нарисованными на оных. Хотя и казалось странным: как можно изобразить на ногах толстые штаны оленьей кожи да ещё и отчётливо проступающие под ними боксеры? А достоинство? В смысле – не то, которое так именовали полвека назад, а то, что имеют в виду, произнося данное слово в наши дни. Если оно просто раскрашено, то должно, наверное, смотреться как-то иначе? И, кстати, какой нормальный гомо сапиенс носит оленьи штаны? Жарко же должно быть чертовски и вообще неудобно. Впрочем, это был не совсем гомо: торчащие изо рта дюймовые клыки не оставляли сомнений в его роде занятий и видовой принадлежности.
Осознав присутствие внезапно возникших невесть откуда гостей, супермачо оживился и с лёгким кряхтением сменил позу, от чего его грива, колыхнувшись всей неопрятной массой, вяло переползла на новые позиции. «Бедняга, – подумал Лёва (вы его, конечно, узнали?), – при его способе питания шевелюра должна здорово мешать. Волосы свисают на шею жертвы… то есть попадают в пищу, лезут в рот… Фу! Может, он их подвязывает или подкалывает? Нет, тут полумеры не помогут. Что бы ему не подстричься малость? Ноблесс оближ, что ли? Традиции обязывают?».
Глаза хозяина между тем неприятно-заманчиво заблестели.
– А вы вовремя, пацаны, – хриплым дискантом объявил он. – Как раз к обеду. Или к ланчу? – засомневался он, взглянув на настенные часы в виде головы Клайва Баркера. – Всё равно кстати.
– Меня зовут Лев, – представился вежливый Куперовский. – Можно просто Лёва.
– Иван, – пробурчал Ваня. – Можно просто Иван.
– Заткните хлебала, фраера. С пищей не знакомлюсь, – отрезал невоспитанный вампир, разминая в предвкушении активных физических упражнений икроножные мышцы и нехорошо облизываясь.
– Ну что вы так сразу? – расстроился Куперовский. – Давайте попробуем сначала мирно договориться.
– И не разговариваю. То есть это… базаров не развожу.
– Но всегда можно найти…
– Не-е-эт, ты завязывай мне репу окучивать. Да чё вы, не мужики, что ли?! Я – реальный пацан, понятно?! Мне с такими, как вы, даже шконку давить рядом – западло. Прикройте чавки и не мешайте жрать. Хавчик хуже усвоится, допетрили? Кончай базар, кому говорю! Умирать тоже надо по-пацански. Доступно излагаю? Или чего-то неясно?
– Ах ты, упырь обдолбанный! – возмутился Иван, который в алкогольных очередях слыхивал и не такое, и закатал рукава выше тоже весьма неслабых, хоть и заплывших жирком бицепсов. – Значит, не отоваривши бела лебедя да кушаешь?! Сейчас я тебе, кровосос мелкобуржуазный, твою пропаганду подрывную вместе с зубами вобью в империалистическую глотку! Ой, подавишься, брателло, ей-богу, поперхнёшься. Не на тех бочку покатил, ханурик! Не правда в силе, брат, а сила в правде. Мамой клянусь!