– Попечитель малых и убогих!
– Заканчивай.
– Покровитель прав и свобод! Гроза врагов!
– Хватит, я сказал. Свои заслуги я и сам знаю. О деле давай.
– Так я ж к нему и веду. Слыхала я, сокол ты наш ясный, что супружница твоя закрыла свои серы оченьки…
– Верно, случилось такое несчастье. Неприятность ну просто государственного масштаба. Однако же, как видишь, я на боевом посту.
– Вот и я о них, батюшка, о масштабе и о посте. Не по масштабу тебе, коршун ты наш чернокрылый, пост соблюдать, да и бобылём блудить ни к чему. Не по чину. У тебя, стало быть, бычок… то есть ты сам, не обессудь, надёжа-государь… у нас ярочка. Поскольку и я, значит, тоже освободилась в прошлом году от алкаша своего и теперича, стало быть, снова женщина одинокая, беззащитная. Всякая зверь обидеть может. Один ты у меня, стало быть, на данный период защита и опора. Причём я, не соврать, в самом соку, да и ты ещё ничего себе пока, чего ж мешкать-то? Когда все вокруг всё одно спят и видят обмануть тебя, ваше величество, и поживиться за твой счёт, неужто ты откажешь в том же самом одинокой вдовице?! А лучше меня всё одно не найти, тебе всякий мужик подтвердит. Нечего и тянуть-то со свадьбой нам с тобой, двум горемыкам. Давай на сретенье и сыграем. У меня уж и список гостей заготовлен. В смысле – с моей стороны. На трёх листах, дьячком нашим Ерёмкой писанный.
Царь побелел, потом побагровел, вскочил, затопал ногами и, брызжа слюной, заорал:
– Кто?! Пустил?! Сюда?! Эту?! Сумасшедшую?! Вывести, сей момент вывести!
– Ваше величество, подумаешь ещё, может? – отбиваясь от стражников, причитала вдовушка. – Ой, да не лапайте вы, чай, они не резиновые. Не тискай, кому говорю?!..
Пока претендентку на трон с трудом выводили, царь стоял торчком, нервно шевеля пальцами и постепенно возвращая свой естественный цвет. Видимо, находясь на возвышении да ещё и в вертикальном положении, самодержец углядел нечто особенное, потому что резво соскочил на пол и кинулся, расталкивая встречных, в недра вереницы просителей. И Лёва вдруг понял, что венценосец пробивается именно к ним с Ваней.
– Разойдись! – пугал он. – Разорю! Запорю! Казню! Как врага народа, мать твою и всю фамилию!..
Добравшись до наших скитальцев, он пронзительно уставился на Ивана.
– Кто такой?
– Чужестранцы мы, – выдавил из себя несколько напуганный Иван.
– Путешественники, – уточнил Куперовский.
– А как звать тебя, добрый молодец?
Ваня, который был скорее раздобревший, чем добрый, чуя неладное, с трудом пробормотал:
– Иван я, ваше это… величество. Да, Иван. Но мы ничего не нарушали. А что во дворец без спросу явились – так это случайно. Все заходили, и мы зашли. По ошибке.
– Точно, он и есть! – воскликнул царь. – Иван-царевич, сынок мой ненаглядный, десять лет тому цыганским табором украденный. Я ж чую – родное лицо. Буквально моё, как две капли. А посетители почему не радуются?! А ну радоваться! Всем выглядеть счастливыми, кому говорят?! Царь сына отыскал, не хухры-мухры.
Вокруг разом прибавилось оптимизма. Между тем хранители богопомазанника потихоньку, но настойчиво оттирали Лёву от его спутника.
– Ну что, чадо блудное, желаешь быть наследником трона могучего, едрить его, государства?! Нас все и так уж опасаются, теперь вдвойне бояться станут.
– Не желаю править! – вывернулся из державных объятий Иван. – Я пива хочу, а более – ничего.
– А надо, – вздохнул царь. – Долг требует. Родина зовёт. Держите его пока что. Я ему самолично позже мозги на место поставлю. И второго приберите, на всякий случай. Нечего ему про царского сыночка ложные измышления распространять, будто он с ним тесно знаком! Будем считать – превентивное задержание.
Широко, но нехорошо улыбаясь, стражники подступили к Ване и Лёве.
– Опричники! – жалко взвизгнул Иванушка, вспомнив обидное словечко из школьного курса истории, и изготовился покориться судьбе, но тут…
* * *
…И затейливой вязью на листочке было начертано: «Дёрни за верёвочку, милый, дверь-то и откроется». Ваня, который и в реальной жизни был мужчиной недоверчивым, а в экстремальных условиях это его качество многократно усилилось, с сомнением покрутил головой. Ему здесь не нравилось. Впрочем, ему нигде не нравилось. Даже дома, на диване. Сочетание воблы, пива и футбола представлялось ему достаточно комфортным, однако этим всё и ограничивалось. Остальную действительность, включая Алёнушку, он лишь терпел. По необходимости.
Гораздо более позитивный, к тому же подкупленный ласковым тоном объявления Куперовский дёрнул-таки за бечёвку, и дверь, естественно, отворилась.
Навстречу визитёрам из глубокого кресла поднялся – нет, скорее, взметнулся – довольно странный типчик. Фигура его включала в качестве составных частей трапециевидный торс, расширяющийся, к счастью для его обладателя, именно кверху и затейливо украшенный мышцами; стройные – пожалуй, даже слишком стройные для мужчины – ноги; весьма мускулистые руки, заканчивающиеся неожиданно изящными ухоженными кистями с длинными пальцами, ногти на которых были безупречно наманикюрены; долихоцефалическую голову с несколько избыточной челюстью и приятными, но незапоминающимися чертами лица. Однако облачена эта фигура была уж очень специфически. Наряд состоял из распахнутой чёрной жилетки блестящей искусственной кожи, белых полупрозрачных плавок в голубой цветочек, выпячивающих именно то, что они и призваны были выпячивать, и сетчатых чулок с резинками. Белокурые волнистые волосы своеобразного господина были заплетены в косу, которая стекала до узкой талии; на голове наблюдались в массовом количестве заколки – преимущественно в виде медвежат и зайчиков.
Обнаружив в качестве гостей пару незнакомцев, хозяин заметно огорчился и даже всплеснул руками. Однако тут же подавил неудовольствие и гостеприимно воскликнул:
– Новые неизвестные друзья! Как приятно! Меня звать Вольфганг, и я весь, буквально весь к вашим услугам, калорийные вы мои!
При этом он помавал верхними конечностями, принимал изящные неестественные позы, а то и вальсировал по комнате, демонстрируя пухлую задницу, отчасти декорированную стрингами.
– Вам по пути никто не встречался, дорогие? Допустим, девушка? Такая… заметная? Нет? Жаль. Ну, ничего. А как вам, кстати, мои ягодицы? Идеальных пропорций, не правда ли, сладкие вы шалунишки?! Как я вам завидую! Вы можете ими сполна насладиться. Кстати, не желаете? Долг гостеприимства требует, особенно если встретятся столь аппетитненькие мальчики. Такие легкоусвояемые-легкоусвояемые. Странно. Ну, если что, я здесь, поблизости. А вот я могу лишь полюбоваться собственной попочкой в зеркале. Печально, не правда ли? Увы-увы. Кстати, а как вы относитесь к игрушечным пингвинам?
Лёва озирался, пытаясь определить источник больничного запаха, отчётливо ощущавшийся в помещении, и обнаружил в углу овальный трёхногий столик, полускрытый застеленной кроватью. Столешница была густо уставлена склянками и завалена пакетиками характерного аптечного вида. Количество лекарств заставляло относиться к масштабам заболевания хозяина с уважением. Или с опаской – Куперовский углядел в груде фармацевтической продукции известное ему сильное успокоительное и несколько различных транквилизаторов.
Когда он вновь посмотрел на Вольфганга, ситуация переменилась и ощутимо накалилась. На месте изящного юноши возвышался, поднявшись на задние лапы и угрожающе выставив передние, двухметровый волчина. Его иссиня-чёрная шерсть матово переливалась на свету, глаза свирепо блестели, с клыков периодически капала слюна. Острые длинные когти также не сулили приятных перспектив. На мохнатой груди животного болтались жалкие клочки жилетки. Однако чулки и трусики, видимо, были изготовлены из более эластичных материалов и выдержали метаморфозу хозяина. На волчьем теле они смотрелись довольно странно.
– Гляди, как волосами-то сразу оброс. И носяра вон какая стала длиннючая да горбатая! – прошептал Иван Лёве. – Я так и подумал сразу: не русский он, нет, не русский! А маскировался, вражина!
Между тем зверь не нападал. Он зарычал, и этот рык, если прислушаться, складывался в достаточно членораздельную речь: