– А я ему: да ты с ума спятил! Оказалось – и вправду… – заявил, допивая бутылку, шимп. Не дослушав, его спутница, с грохотом отодвинув стул, встала и направилась вон из трактира. Партнёр вскочил, бросился за ней, зацепился за что-то, упал, вскочил, вновь запнулся… У самого выхода догнал розовенькую, стал ей что-то объяснять, оправдываться, размахивая всеми четырьмя конечностями. В конце концов они до чего-то договорились и ушли, причём она волокла его на себе.
– И главное, что во время службы-то выяснилось: это самый Его Преподобие оказался глух, как тетерев; впрочем, оттого ещё более преподобен… То есть это они так считают. Обе мамаши, значит. Текст врал напропалую, невесту выдал за папашу жениха… То есть за моего с братаном папку… Перепутал малость. Впрочем, гостям понравилось. А толку? Всё одно они месяца не прожили. Церковный брак, таинство. Тьфу! Лучше бы пошли да в мэрии расписались, как я. Хотя моя тоже ушла. Но год, однако же, прожили. Как люди… – растолковывал потасканный, впрочем, в костюме и несвежей белой сорочке с галстуком-бабочкой, блондин, парень так лет тридцати-сорока. Его слушателями были десяток розовых слонов и одинокий зелёный чёртик с унылым выражением забавной мордочки. При этом складывалось впечатление, что белобрысый говорит, обращаясь не к своим созастольникам, а в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, просто по привычке сотрясать словами атмосферу. Кажется, он был не вполне уверен в том, где находится, и в реальном существовании своих молчаливых спутников. Из еды на столе наличествовали три пустых и одна ополовиненная бутылки «Бормотухи плодоовощной особой высшего качества» и несколько надкусанных в разных местах солёных огурцов. Всё это употребил блондин, его визави ничего не ели и не пили.
К Куперовским, заметив, что они уже закончили, подошёл гарсон в серебристом смокинге и лимонной бабочке.
– Ваш счёт, пожалуйста, и вот, – он протянул графинчик с голубоватой жидкостью, – наш фирменный. За счёт заведения, как почётным гостям.
«Странно», – подумал Лёва. – «Разве у него был не золотой смокинг? С чего это он вздумал переодеваться?» Видимо, у Дяди возникли сходные мысли, потому что он не стал наполнять рюмки, а вместо того очень бережно, стараясь не взболтнуть и не ударить, поставил презент на стол. Напиток странно бурлил и даже чуть дымил из-под фигурной крышечки.
– А куда делся наш гарсон? – спросил Великолепный.
– Это я – ваш гарсон, – неуверенно пробормотал крабоид, спиной вперёд отступая от столика. Не выдержав тона, он внезапно развернулся и, расталкивая публику, кинулся прочь.
– Верительные грамоты вручены, первый ход сделан, – загадочно пробормотал Дядя.
От кухни уже спешил настоящий гарсон – золотистый.
* * *
На «Непобедимый» возвращались затемно (впрочем, ввиду маломощности здешней звезды, на Заправке всегда было несколько тускловато) – Лёвушка всё же потащил Дядю на осмотр перлов местной архитектуры. Впечатлил здоровенный вывернутый наизнанку икосаэдр на тонкой ножке. Кон сказал, что в точности так выглядит произрастающий в созвездии Весов пачкальщик рыдающий, внешний вид которого хозяин казино воспроизвёл из задушевно-патриотических соображений. Правда, тут как раз подъехали спасатели на футуристической расцветки семиколёсной машине, и выяснилось, что помещение первоначально имело вполне правильную форму, но его попросту выперло из почвы (вместе с фановой трубой) и разворотило извержением подземного грязевого вулкана. И вообще это оказалась скромная похоронная контора. Ну и, конечно, игровой клуб «Делириум», стены коего были изготовлены из подмороженного света и раз в полторы минуты меняли форму (вынуждая большинство любителей азарта собираться в центре зала, где по традиции делались самые крупные и рискованные ставки), тоже запомнился. А так, в общем, ничего особенного – в Нью-Йорке попадаются проекты и побезумнее. Не говоря уже о Москве.
– Что, разочарован местной публикой? – с усмешкой говорил Дядя по пути на корабль. – А чего ты, собственно, хотел? Межзвёздные шоферюги, такелажники, редко-редко какой астрогеолог или просто бродяга-авантюрист заглянет. Я заметил: ты всё к их разговорам прислушивался – какие вселенские тайны, интересно, надеялся узнать? Неужто сам не уловил, что это за публика?
Лёва грустно и смущённо молчал. Странное и не слишком приятное ощущение чужого взгляда, ползущего по спине, не покидало его. Несколько раз он, оглянувшись, видел одного и того же здоровенного гуманоида в гавайской рубашке, ультрамодных мешковатых шортах (каковые во всей Вселенной умеют шить лишь искусные китайские модельеры) и шляпе до того ковбойской, что ни один истинный ковбой никогда бы её не надел. И хотя тёмные очки закрывали пол-лица громилы, Лёвушке показалось, что он опознал преследователя, что тот подозрительно схож с главарём банды, пытавшейся подвергнуть лучшего из Куперовских киднэппингу. О чём он не преминул сообщить Дяде. Кон успокоил, предположив, что они с Лёвой, скорее всего, чем-то обеспокоили службу внутренней безопасности Заправки, которая в ответ приняла скромные профилактические меры, и намекнув, что с нервами кое у кого не всё в порядке и межзвёздный вояж предпринят в этом смысле как раз вовремя. Не надо преувеличивать свою важность для Вселенной, сказал Дядя. При этом у Лёвы сложилось ощущение, что слова о слежке Великолепного нисколько не огорчили и даже, похоже, не удивили. Впрочем, он мог ошибаться.
На борту всё было в норме. Корабль был заправлен под завязку, о чём Арон и доложил звонким девичьим сопрано с капризными обертонами. Когда, приняв рапорт, Кон лишь благодушно кивнул, компьютер, воскликнув: «И это всё, что ты можешь мне сказать? А порядок и красота, которую я здесь навела, выходит, не стоят даже слова благодарности?!», замолчал на несколько часов. Видимо, погрузился в просмотр гламурных сайтов Экстранета. Забегая вперёд, замечу, что лишь перед самым взлётом (и сном) Аронесса изволила прервать паузу, язвительно вопросив пространство, не желает ли хоть кто-нибудь из присутствующих пожелать ей спокойной ночи (хотя чем для него-неё ночь отличается от дня?); дождавшись искомого только от смущённого Лёвушки и по-королевски проигнорировав сей несущественный факт, она-он истерически взвизгнула, издала трагический стон и отключила трансляцию до утра…
– Явились-запылились! – пробурчал Пафнутий, соорудивший себе временное лежбище под столиком, и удалился в один из коридоров (кажется, ведущий к моторному отсеку), ловко обогнув Куперовских и вновь избегнув телесного контакта.
– Дядя Кон, – вспомнил один из достававших его вопросов Лев, – а как получается, что я воспринимал всё, о чём говорили инопланетяне в ресторане, да и после? И официант Вас…
– Тебя!..
– …Тебя понял, хотя Вы… ты говорил по-русски.
– Я бы мог заявить тебе, что Российская Федерация так популярна, что все цивилизации Вселенной, из уважения к мощи её армии и культуры, перешли на русский язык. Однако это было бы и смешно, и неправда. В нефти и газе мы, к счастью, не настолько нуждаемся. Я бы даже сказал, нисколько не нуждаемся. Просто мы здесь, в космосе, решили организовать дела так, чтобы при беседе улавливать – на клеточном уровне – не саму речь, а её суть. А то иначе получалось бы не общение, а диалог чукотского шамана с британским лордом. Как это физически устроено, не спрашивай – сам не знаю.
– Здорово придумали. А почему тогда я у некоторых замечал акцент?
– Ну, это просто так, чтобы интереснее было.
В кают-кампании воцарилось недолгое безмолвие. Нарушил его, естественно, опять-таки наш главный герой.
– Кон, – конспиративным полушёпотом сказал Лёва, – я бы хотел поговорить с Вами… с тобой… по одному деликатному поводу. Про Пафнутия.
– Я бы не назвал Пафнутия деликатным – даже деликатным поводом.
– Нет, в самом деле: ты ему доверяешь?
– А в чём дело?
– Ну, странный он. Необщительный какой-то, даже для хобгоблина.
– А ты, дорогой родственничек, столь хорошо знаком с фэйри, что даже знаешь их коммуникативные стандарты?