А вокруг извивались, сплетались листьями и стеблями, открывали и закрывали чашечки многочисленные цветы. Их тычинки и пестики трепетали, набухали, напрягались и дрожали в экстазе. Им было не до Истин. Начиналось Великое Опыление.
Когда астронавты вновь оказались в звездолёте, Лёва долго не чувствовал никаких обычных запахов, и у него жестоко ломило виски. Когда благодаря мерзкого вида и вкуса пойлу, состряпанному компьютером, боль удалось наконец несколько унять, Лёвушка взглянул на усыпанный мириадами далёких огней экран и припомнил:
– Однажды некий знакомый сказал мне: «Еврей среди звёзд – это красиво!»
– А два еврея – ещё лучше, – развил мысль веганский Куперовский.
– Но три еврея – вообще красота! – присоединился к нарождающейся национальной ячейке Арон. – Между прочим, я принял иудаизм давным-давно. Даже кабель заземления обрезал.
Так они и стояли небольшой дружной компанией, раздражая вселенских антисемитов, любуясь звёздами и самими собой. Вот такие они были: Куперовские, не совсем Куперовские и совсем не Куперовские, и их уже не переделать. А кому не нравится – читайте другие книжки! Или вовсе не читайте – как хотите.
* * *
– А сегодня мы посетим Фэмили, – объявил через пару дней Великолепный Дядя. – Забавная планетка. Искусственно сконструированная – в научных целях. Её история весьма поучительна. Наверное. Вот был у вас, на Земле, такой учёный – Толстой. Семейный психолог или психиатр – точно не знаю.
– Ну, не совсем учёный, – уточнил Лёва.
– Арон, кто он был?
– Не отвлекайте, я творю, – откликнулся компьютер.
После удаления Пафнутия он стал чаще впадать в творческий экстаз – видимо, освободился большой объём оперативной памяти.
Дядя начал молча биться головой о столик.
– Успокойся, кэп, – после некоторой паузы (во время которой, судя по всему, он, не отрываясь от литературного творчества, одновременно наслаждался зрелищем капитанских мук) уточнил Арон, – Это проза.
– Не проза поэта? – недоверчиво переспросил Кон.
– Просто проза. Из земной жизни. Пока хлёсткие фразы сочиняю, про запас. Вот, например, образчик: «Повстречав медведя, Мыкола Степанчук легко отделался от левой ноги». Или вот ещё: «Вокруг не было евреев, и его антисемитизм остался невостребованным». А вот из другой области: «Он был специалистом в области эротики, она – в порнографии. У них не сложилось».
– Спасибо, – вздохнул Кон. – Мы впечатлены. Теперь можем продолжить, надеюсь?
– Конечно, – сказал Арон, не желая улавливать сарказма.
– Так вот, этот Толстой утверждал в статье, что все счастливые семьи похожи одна на другую, а все несчастные несчастливы по-разному. Данная точка зрения не могла не заинтересовать учёных Универсума. А поскольку времени и ресурсов девать некуда… В общем, на Фэмили добровольцы предприняли эксперимент. Двоичные семьи различных видов, троичные, двенадцатиричные, переменного состава, шведского, пигмейского, турецкого типа… В общем, развлекаются, как могут. Я тут, собственно, был неоднократно, к тому же у меня дела – сам знаешь. А вот ты поброди, приглядись. Вдруг в жизни пригодится?
Планета встретила их громогласным скандалом. Прямо возле космопорта выясняла отношения шестнадцатиричная семья. Судя по накалу дискуссии, эти экспериментаторы реализовывали концепцию несчастья. Как вскоре убедился наш герой, несмотря на все пожелания руководителей опытов, именно несчастных браков здесь было большинство.
Для начала его дважды заманили в ячейки общества переменно-треугольной конфигурации в качестве третьей вершины (жизненный опыт Лёвушки обогатился прыжком с балкона в нижнем белье; впрочем, основной муж вскоре сбросил ему одежду: учёный всё-таки, а эксперимент есть эксперимент); затем несколько часов он провёл в садомазосемье в должности младшего сексуального партнёра (ему, в целом, даже понравилось); а по выходе из оной алкогольные варианты (русская и американская разновидности), пробегая мимо, оставили ему на память ряд синяков и полупустую бутылку свекольного самогона.
Когда он, уже несколько умаявшись, неосторожно заглянул в окно особняка в стиле «псевдоготический псевдоампир», пытаясь выяснить источник отчаянных завываний, из оного окна мгновенно (Лёва даже не успел чего-либо толком разглядеть: мелькнуло нечто многофигурное, синхронно качающееся, напоминающее производственную гимнастику, но в обнажённом виде) вылетел голый же сиреневый мужик в наколках и бицепсах и добродушно взглянул на Куперовского.
– Вуайерист, парниша?! – томно осведомился он. – Заходи.
– Вы не поняли, – начал Лёва. – Ой, – его ухватили за бока, – то есть поняли неправильно…
Но договаривал он, уже падая внутрь через всё то же многострадальное окно, к счастью, лишившееся рамы при преодолении его изнутри. Прямо под подоконником его приняла в объятья крутобёдрая и трехгрудая дева – жемчужно-белая в кокетливую голубую полоску. Кроме полосок, на ней, как и на сиреневом культуристе, ничего не было.
– Продолжим! – вскричал вышеупомянутый спортсмен-сексопатолог, увесисто приземляясь сверху, – А знаешь ли ты, кто такие свингеры, дружок? Свингеры – совсем не то, чем они кажутся, и вскоре ты в этом убедишься.
Убеждаться Лёва начал немедленно, однако мы временно опустим занавес. Не из пуританства, но лишь потому, что в эпоху интернета подробности последовавшего (во всех смыслах этого слова) акта (уточню – не одного) любой желающий может прочитать – да и увидеть – сам, а повторяться не хочется. Конечно, в данном случае имелись определённые отклонения от традиционной процедуры и стандартного телосложения, но, в конце концов, лишние или недостающие вторичные – и даже первичные – половые признаки, иной вид конечностей и прочего ничего по сути не меняли. То есть для Куперовского, возможно, – наверняка – что-то изменили бы, но его, как гостя, никто и не спрашивал. Ему лишь предоставляли самое лучшее, которое дальнейшее делало само. Затем его ещё и сняли в кино, о чём он давно мечтал, имея, правда, в виду фильмы несколько иного характера и содержания, но судьба не всегда предоставляет нам право отказаться, когда – с целеустремлённостью и настойчивостью солдата-дембеля – принимается за осуществление наших желаний. Да и вообще: Лёвушку рекрутировали в качестве актёра, а не сценариста или режиссёра, к примеру. Посему его роль во вселенском кинематографе оказалась сугубо страдательной – не поймите меня неправильно. Короче, если вам повезёт, в дебрях всемирной паутины вы отыщете вышеуказанный видеоэпизод бурной биографии нашего героя.
Наконец Лев, покинув многорукие объятия очередной возлюбленной, сделал вид, что должен срочно совершить – и непременно на свежем воздухе – нечто физиологически неизбежное, и вырвался наружу. У самого подъезда особняка фланировал амбал в гавайке.
– Ага! – вскричал Лёва, но тут с криком: «Новенький! Чур, я первая!» – на соглядатая налетела недавняя партнёрша Куперовского и прытко повлекла вяло сопротивляющуюся жертву на алтарь (как все слова-то гармонируют) любви. Лев предпочёл оставить эпицентр событий, решив отложить криминологические действия до лучших времён.
Когда он, пытаясь отдышаться, вышел на проспект, от фонаря отделилась примерно так двенадцатилетняя или около того (либо притворяющаяся малолетней, как в известном американском фильме) нимфетка очень земного вида и даже облачённая в школьную форму западного образца: светло-розовая блузка с оборками, клетчатая юбочка много выше колен, белые гольфы, рюкзачок на плечах.
– Вы знаете, – без церемоний начала девочка, – я заблудилась в этом городе…
– Но я приезжий, – доброжелательно сказал доверчивый, несмотря на постигшие его испытания, Куперовский. – Не лучше ли Вам обратиться к полицейскому? То есть я надеюсь, что здесь они есть.
– Нет, – заявило юное создание, стремительно нагнетая беззащитность. – С полицейским я уже была. У него така-а-ая дубинка… И та-а-акие наручники… Но у нас ничего не вышло. Он оказался недостаточно чувственным… то есть, я хотела сказать, достаточно бесчувственным. А Вы мне ка-а-ажетесь таким чутким, безобидным… то есть безопа-а-асным… душевным…