Я добираюсь до ее губ, и она проводит руками по моей груди. Я целую ее в губы и чувствую, как она проникает внутрь языком, пробуя себя на мне.
— Теперь, когда я попробовал твою сладкую киску, давай посмотрим, как она с шампанским.
Глава 7
Персик
Я провожу пальцами по челюсти Антонио, чувствуя грубость однодневной щетины. В ней пробиваются седые волоски, а вокруг глаз есть несколько морщинок, но он все еще невероятно великолепен. Он слегка наклоняет голову, будто пытается прижаться к моему прикосновению. Я понятия не имела, что мужчина может так поклоняться женскому телу. И я не знала, что можно кончить так много раз. Оргазм за оргазмом, казалось, сливались воедино по мере того, как продолжалась ночь. Все было для меня. Будто он не мог мной насытиться. В какой-то момент я, наконец, отключилась, придя в себя в его крепких объятиях.
Большинство мужчин, с которыми я имела дело с тех пор, как приехала в Вегас, больше беспокоились о том, что я могу сделать для них. Хотя я не должна жаловаться, потому что я делала с ними то же самое. Я просто никогда не позволяла им получить от меня то, что они хотели. Антонио никогда не пытался до конца овладеть мной, и в какой-то момент я даже немного умоляла его об этом.
Умоляла. Мужчину. Я переворачиваюсь и сажусь на край кровати совершенно голой. Мне потребовалось тридцать минут, чтобы медленно высвободиться из его объятий, отчаянно пытаясь не разбудить. Было слишком хорошо находиться в его объятиях. Нежелательные чувства переполняли меня, и я знала, что не могу позволить себе их испытывать. Этот мужчина заставлял меня хотеть того, чего я не могла хотеть.
Я знала, что в этом мире есть два типа мужчин. Придурки и такие, которые могут заставить тебя полностью влюбиться в них, как мой папа влюбился в мою маму. Я не хотела ни тех, ни других. И те, и другие лишь причиняли боль.
Я любила свою маму, но не хочу быть ею. Даже несмотря на то, что я, казалось, переняла кое-что от нее. Я слишком легко очаровываю мужчин, и иногда даже не осознаю, что делаю это.
Это то, что я сделала с Антонио? Неужели я очаровала его, и теперь моя новизна пропадет? Городские парни поначалу с радостью наслаждаются акцентом, но, как и большинство вещей — особенно у богатых — все то очарование, которое они любят поначалу, начинает быть не таким милым, как когда-то. Я прикусываю губу. Не хочу, чтобы то, что я уже чувствую к нему, стало еще глубже. То, что он сказал мне прошлой ночью, было…
Я заставляю себя не вспоминать о тех словах. «Мужчины скажут все, что угодно, чтобы получить то, что они хотят», — напоминаю я себе. Я зашла так далеко, что он мог бы помочиться мне на ногу и сказать, что это дождь. Я усвоила этот урок на собственном горьком опыте. Сенатор всегда был мил, когда мама была рядом, но как только ее не было, ему больше не нужно было притворяться. Он терпел меня только для того, чтобы иметь ее.
Думаю, было бы хуже, если бы Антонио получил от меня то, что хотел, а затем так же быстро вышвырнул меня за дверь. Страдание от потери мамы и так было больше, чем я могла вынести в этом году. Оглядываясь через плечо, я бросаю на мужчину последний взгляд и быстро отвожу глаза. Все, что я хочу сделать — забраться обратно в эту кровать и выяснить, было ли все, что он сказал, правдой. Мое сердце пытается убедить меня, что это того стоит. Но голова…
Я тихонько надеваю сарафан и ищу свои стринги, которых нигде нет. Сдавшись, я надеваю туфли и хватаю сумочку, после чего выхожу из пентхауса. Я все время опускаю глаза, не желая, чтоб об этом месте осталось еще больше воспоминаний, чем уже есть. Те, что у меня есть, вероятно, будут сладко преследовать меня долгие годы.
Когда лифт наконец прибывает, двери открываются, и внутри стоит Сэм — блондинка с прошлой ночи. На ее губах понимающая полуулыбка. Я не хочу выдавать, что у меня болит сердце и что я, несомненно, совершаю позорную прогулку. Тем не менее, я уверена, что она видит это по мне, потому что я нарушаю одно из своих собственных правил: никогда не выходить на публику без макияжа. Я одариваю ее своей лучшей улыбкой, пробуя подход «притворяйся, пока сама не поверишь в это».
— Ты ждешь меня? — у меня жуткое чувство, что она искала меня.
— Возможно, у меня было предчувствие, что в конечном итоге ты сбежишь из пентхауса Дона. Ты убегаешь. Это ясно как день, независимо от того, насколько хорошо ты думаешь, что скрываешь это, — ее слова не звучат самодовольно или так, будто у нее есть что-то на меня. Это больше похоже на то, что она знает это чувство. Будто она сама убегала.
— Нужно оставлять их желать большего, — это высказывание может быть правдой, но в данном случае я не это имею в виду.
— О, уверена, ты оставила его желать большего, но ты не планируешь удовлетворять его надежды.
Я смотрю ей в глаза и секунду изучаю ее. Прошлой ночью она казалась немного холодной, но теперь я вижу в ее глазах нежность.
— Ты права. Я сбегаю. Такой мужчина как, — я указываю на уже закрытые двери лифта, вспоминая, что не нажала кнопку, — может сломать меня. А у меня и так уже было больше, чем я могу вынести, — заканчиваю я, прежде чем нажать кнопку своего этажа. Я хочу забрать свои вещи и убраться к чертовой матери.
— Ты права. Через Дона ежемесячно проходит женщины. Он выпивает вино и ужинает с ними, а потом отправляет с разбитым сердцем восвояси. Маленькая ложь, которую он нашептывает им на ухо, не является правдой. Он говорит, что не отпустит тебя, пока не насытится тобой, но ты же знаешь, как ведут себя мужчины, когда думают, что что-то принадлежит им. Он занесет тебя в черные списки. В городе не найдется казино, которое откроет тебе свои двери.
Я зажмуриваюсь от ее слов. Дерьмо. Он играл со мной. Может быть это была моя карма за тех немногих мужчин, с которыми играла я, когда впервые приехала в Вегас. По крайней мере, я не заполняла их умы ложью и не украшала их постель.
— Этого кобеля невозможно удержать на цепи.
Я фыркаю.
— Я была уверена, что ты Янки (примеч. сленговое название американцев с севера), но, похоже, у тебя есть небольшой налет юга, — говорю я с пустым смешком, потому что именно так я себя и чувствую. Пустой. Я понятия не имею, куда поеду, когда покину Вегас, и на сколько мне хватит денег, которые у меня есть.
— Мне нравится иметь вкус ко всему.
Двери лифта открывается, и я выхожу.
— Сделай мне одолжение. Дай мне фору, прежде чем скажешь ему, что я сбежала, — я понятия не имею, в чем заключается преданность этой женщины. Ее слишком трудно прочесть, или, может быть, просто я сдаю позиции. Сначала Антонио, а теперь она.
Она не отвечает, просто следует за мной.
— Тридцать миллионов долларов за тридцать дней твоего времени.
От ее слов я останавливаюсь и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.
— Быть любовницей? — спрашиваю я, вспоминая слова Антонио о ней прошлой ночью. Он говорил о ней с уважением, но теперь я не знаю, что было правдой, а что — нет. Могу ли я продать себя? Разве не так поступала моя мать? Может она и выходила замуж за тех мужчин, но делала это только ради денег.
— Тридцать миллионов долларов за то, чтобы быть в полном распоряжении у одного из богатейших людей в мире. Твой контракт будет самым строгим, и тебе нужно будет придерживаться некоторых правил. Нескольких. Конечно, тебе нужно будет заняться с ним сексом. Деньги в большей степени связаны с анонимностью этих людей и тем фактом, что ты не задаешь им вопросов. Ты их любовница, и они могут приходить и уходить, когда им заблагорассудится.
— Я не думаю…
Она обрывает меня прежде, чем я успеваю договорить.
— На твоем аукционе будет всего несколько человек. Я уже продумала, кто. Я знаю, что ты как раз в их вкусе. Торги начнутся с тридцати миллионов. Кто знает, как высоко поднимется цена, — она поднимает руку, зная, что я собираюсь заговорить. — Подумай об этом. Тридцать дней — и ты готова к жизни. Это по меньшей мере миллион в день. Больше никаких афер и подсчета карт. Свободная.