- Ну да, там не только про море, - как-то вяло согласился Андрей. Там ещё стихи, мемуары.
- А чьи? - заинтересовался я.
- Да все мои! - так же восторженно ответил Антон. - Я сам всю газету пишу, от корки до корки. Ну, иногда, конечно, разрешаю корешкам моим что-нибудь опубликовать. А ты, часом, не моряк?
- С чего ты так решил? - удивился я.
- Да есть в тебе что-то такое наше, морское. Ладно, мужики, побегу я, мне номер в печать сдавать. А ты напротив Петровых живешь? - спросил он меня, обернувшись на пороге.
Я кивнул.
- Во! - обрадовался жизнерадостный лабинский мореход. - Я к тебе вечерком забегу, может, что интересного расскажешь.
И он убежал, смешно косолапя.
- Эту бы энергию да в мирных целях, - вздохнул Андрей. - Ну, нашел что искал?
- Да нашел вроде. А знаешь, Андрюш, я тут кое-что придумал по части археологии. Хотел бы посоветоваться.
- А что можно придумать по части археологии? - усмехнулся Андрей. "Про все уже написано"... Впрочем, излагай, - милостиво разрешил он.
- Сейчас некогда, - глянул я на часы и сник. - Потом забегу, ладно? Или ты заезжай, если время будет.
И тут же прикусил язык, поняв, что сморозил глупость. Но Андрей рассеянно ответил:
- Эх, когда заезжать-то, Коля? И так еле успеваю. А что ты придумал, в двух словах?
- Помнишь профессора Константинова, с которым я сюда в первые экспедиции приезжал? Помнишь? Когда мы с тобой познакомились, ты практику проходил?
- Конечно помню! Такого дядьку забыть! - Андрей при этом воспоминании даже прищелкнул языком от восхищения. - Он ещё теорией возможного прогнозирования археологических открытий нас развлекал. Так что?
- Вот как раз насчет этой теории я и накопал кое-что...
- Ну это вряд ли. Это гигантский труд который потребовал бы усилий целого коллектива, систематизации, компьютеров...
Некоторые пробовали работать в этом направлении. Заманчивая идея, романтическая, красивая. Но увы, времена Шлиманов кончились. Помнишь, он по "Иллиаде" Трою откопал?
- А может, этим некоторым просто терпения не хватило?
- Не-е, это вряд ли, - покачал головой Андрей. - Теория эта рассматривалась в разных вариантах. Периодически она возникает ещё на горизонте, но серьезные ученые давно махнули на неё рукой. Так что...
Он торопливо распрощался со мной и убежал. А я все смотрел на часы и медлил уходить из этой обители по крупицам собранного, остановившегося времени. Вот где настоящая жизнь. В этом тихом провинциальном музейчике, где бережно хранят память. В смешной этой газетке, сочиняемой бывшим моряком.
С горечью махнул я рукой и поплелся домой, где меня ждали только неприятности и прочие сопутствующие удовольствия.
Пошел я по улице Ленина, она была менее многолюдной, чем Красная, где то и дело встречались знакомые лица. Около райотдела милиции царила деловая суматоха. На посту пристально и сурово щурились на прохожих двое в бронежилетах, с автоматами, сновали вооруженные милиционеры, выезжая на дежурство и возвращаясь с него.
Начальник милиции, усатый моложавый полковник, без фуражки, с черной шевелюрой, стоял на улице и беседовал о чем-то с группой штатских. Среди них выделялась стройная женщина. Она на мгновение оглянулась, щурясь от яркого солнышка, и я чуть не выронил с перепугу сердце на мостовую. Это была капитан Павлова!
Вот это уже был полный абзац! Выходит, в Лабинск приехала следственная бригада из Москвы. Если по поводу последних событий, в чем можно не сомневаться, то не сегодня-завтра они обнаружат среди прочих бумаг протокол и моего допроса, а если и нет, то группа москвичей, давно уже ошивающихся в городе, так или иначе привлечет их внимание, и меня с моей подпиской о невыезде мигом загребут в кутузку.
"А может, оно и к лучшему? - мелькнула подленькая мысль. - Может, позволить арестовать себя? Ну что пока на мне висит? Спекуляция? И черт с ней, в конце концов. По крайней мере останусь жив и выберусь из этой кровавой мясорубки..."
Но я быстро отогнал эти мысли, понимая, что если в меня вцепятся, то рано или поздно раскрутят до конца. Почти два десятка трупов - это не кучка шкурок ценой в сто тысяч долларов. Да и как я могу оставить ребят с этой озверевшей сворой, между двух бандитских жерновов, беспощадных к самим себе и к другим?
Я прибавил шагу и, отворачивая лицо, прошел мимо милиции по другой стороне улицы. К моему счастью, Павлова была поглощена разговором с начальником милиции и меня не заметила.
Придя домой, я рассказал ребятам об этой встрече. Все сначала обеспокоились, но потом до нас дошло, что это - неплохой шанс убедить Кота отправить нас подальше отсюда, по крайней мере на время работы московской следственной группы. И наше первичное уныние сменилось хорошим настроением. Шансы попасть домой и получить хотя бы тайм-аут, пересидеть в родных стенах бандитские разборки, прийти в себя, просто отдохнуть от грязных торгов, от ежедневного страха и опасений, что обманут, ограбят, нападут.
Мы несколько воспряли духом, поскольку почти не сомневались, что скоро окажемся в Москве. Кресту нужен этот "меховой путь", значит, мы для него стоим денег. А все, что стоит денег, нужно беречь.
У нас даже аппетит появился, и мы с удовольствием пообедали. К обеду пришел неожиданный гость. Это был Антон Борин, сухопутный лабинский моряк, который отправился было домой перекусить, но по дороге решил заглянуть к нам, не откладывая обещанный визит в долгий ящик. Попал он под хорошее настроение. Мы усадили его за стол, налили огромную миску супа, который он стал поглощать с большим удовольствием и не меньшим знанием дела. Ложка мелькала у него в руках, словно вязальные спицы в умелых руках старушки, так что её, ложки, почти не было видно. И в то же время, как истинный профессионал-газетчик, он ни на минуту не переставал говорить. Как ему удавалось совмещать поглощение пищи и беседу, мы так и не смогли понять, настолько быстро происходило и то, и другое.
Антон успел проглотить три миски супа и вывалить на нас материала не меньше, чем на три номера газеты. Он явно оседлал любимого коньяка, пересказывая нам последние новости и местные сплетни. Беседа завертелась в опасной близости от темы, которая стояла у нас поперек горла. И я постарался ненавязчиво перевести разговор на что-нибудь не менее близкое этому неугомонному журналисту.
Вскоре в доме запахло морской пеной, белоснежные океанские лайнеры уходили за горизонт, замелькали экзотические порты, заклубились туманы Альбиона, и мы зашаркали вместе с Бориным морской развалочкой по улочкам Гринвича, узким и странным.
Мы изо всех сил старались не дать Антону вернуться к местным темам, удерживая его "на плаву". Слава Богу, о море он, как любой человек, однажды им заболевший, мог говорить часами. А где стихия, там и стихи. И вот уже Антон читает глуховатым баском, роняя на пол пепел дешевой сигаретки "Прима":
И были ещё стихи, и ещё стихи, о море, о любви, о разлуке и встречах. То есть о жизни. А потом разговор перекинулся на нашу встречу в музее. Оказывается, Антон приходил к Андрею по поводу разрушения памятников. Он с болью стал рассказывать о том, как ветшают мемориалы, разворовываются кладбища. Рушится память.