Внезапно на заднем сидении комбикоптера начинается драка. Я понятия не имею, как Скиннер освободился от своих оков, но краем глаза вижу, как дружинник рядом с ним извивается от боли, когда его поражает его же собственный электрошоковый пистолет. Это мой знак. Целенаправленным ударом я нажимаю на кнопку, которая убирает ремни, обхватывающие верхнюю часть моего тела. Затем размахиваюсь и наношу мужчине рядом со мной сильный удар по подбородку. Он теряет сознание.
Комбикоптер тут же начинает падать, и я рада, что уже успела разобраться в инструментах. Я хватаюсь за руль высоты и почти без усилий беру под контроль летательный аппарат. Если бы это был вертолёт, то, вероятней всего, всё выглядело бы по-другому. Но комбинированные авиаторы в обращении не сильно отличаются от «Сессны». Я поднимаю самолет ввысь и оглядываюсь назад. Дружинник номер два тоже поник без сознания на своем сиденье.
В конце концов, план Скиннера всё-таки сработал.
Глава 9
Мне нужно некоторое время, чтобы найти рычаг, который опускает стекло между мной и Скиннером.
— Мог бы меня предупредить, — говорю я, как только стекло исчезает из виду.
— Тогда твоя реакция была бы не настолько естественной.
Он наклоняется немного вперед. Вероятно, чтобы осмотреть мою шею.
— Болит?
— Немного.
Мы оба молчим некоторое время, затем я неохотно признаю:
— Это было хорошей идеей. Без комбикоптера мы бы ни за что так быстро не выбрались из Севеноакс.
Наверняка, у нас ушло бы пол дня, а то и больше, чтобы добраться до центра — а столько времени у меня нет. Мне всё ещё неизвестно, как долго я могу находиться вдали от Пейшенс, прежде чем умру. Два дня в любом случае есть, столько нам понадобилось, пока мы снова подобрали Пейшенс в Лиссабоне. А вот больше вряд ли, будет.
— Я знаю, я великолепен.
Я сердито смотрю на Скиннера и пугаюсь, когда вижу кровь на его руках.
— Ты ранен?
Вид ярко-красной жидкости на его белой коже на несколько мгновений отбрасывает меня назад в ту ночь, когда в офисной башне его отца его сердце на мгновение перестало биться. Внезапно страх за него возвращается.
Скиннер протягивает руку и показывает сломанное лезвие, выглядывающее из-под рукава. Видимо, он спрятал его там на всякий случай. Я замечаю, что он сам поцарапал им своё запястье.
— Свежая кровь — это лучшая смазка, чтобы избавиться от оков из карбона. Трюк, который нужно запомнить, если хочешь стать порядочным преступником.
Несмотря на весёлость в голосе и тот факт, что рана на его руке неглубокая, перед глазами всё ещё стоит воспоминание, как он умирает. Раздавленный кабиной лифта, униженный, приговоренный к смерти.
— Скиннер, — начинаю я, смотрю на потерявшего сознание охранника рядом с ним и только потом продолжаю: — Как ты?
— Я не истеку кровью.
— Я не это имею ввиду. Я говорю… ну, ты знаешь… О твоём отце.
Скиннер на секунду замолкает.
— Прежде чем спросить, как дела у меня, — говорит он, — лучше спроси, как ты сама.
Я снова оборачиваюсь к нему. Его лицо ожесточилось.
— Что ты имеешь ввиду?
— Не притворяйся. Ты очень рассеяна, Джо.
— Чепуха.
Меня бесит то, что он хочет отвлечь от себя, снова переводя тему разговора на меня с Сайем. Я отворачиваюсь и сосредотачиваюсь на ландшафте под нами, который становится все более похожим на городской.
— Ах, да? Неужели это такая ерунда? Ты, сломя голову, хотела покинуть остров. Без какого-либо плана. Не зная, куда я тебя повезу. Без каких-либо гарантий. Ты даже сейчас не знаешь, что у меня на уме. Каков наш следующий шаг.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но молчу. Он прав. Мне вспоминаются слова Сая о камикадзе-выходке. Я отправилась в путь со Скиннером только потому, что тот думает, будто его отец ещё жив и что мы как-то сможем заставить его стереть наши данные. Но как именно мы это сделаем, куда пойдём сначала, об этом я и вправду не задумывалась. О чём я вообще думала? Что мы как-то выкрутимся? Что избавиться от того, чем мы, созерцатели, были на протяжении десятков лет, будет детской игрой?
— Ты даже не удивляешься что это за код «24», — продолжает Скиннер.
Я чувствую, как начинаю краснеть. Да, он снова прав, мои мысли витают где-то в облаках. Я была настроена только на побег, побег и ещё раз побег. Это так малодушно.
— Прости, — тихо говорю я. — Я сейчас сама себя не узнаю.