Она позвонила сестре и предупредила о приезде.
Та пообещала вернуться с работы пораньше и сообщить няне, чтобы открыла дверь гостье.
— Тетя Катя, тетя Катя! — разгалделись племянники, когда няня открыла Кате дверь.
А потом разом облепили ее и начали обнимать.
— А что ты нам плинесла? — невинно захлопал ресницами пятилетний светловолосый Максим.
— Ты чево, Макс! — Это уже старший, Никита, шатен в очках. — Дорог не подарок, дорого внимание! — со всей серьезностью заявил он, при этом даже палец поднял.
Катя улыбнулась. Никита любил к месту, хотя чаще всего не к месту использовать какую-то слишком умную для ребенка его лет фразу.
Где он их брал, оставалось загадкой, но при этом он так поправлял очки на носу — указательным пальцем, что Катя невольно вспоминала свою первую начальницу, главного бухгалтера Элеонору Ивановну, дородную даму с короткой прической и очками с толстыми линзами. Она так же водружала очки на нос, когда те сползали.
А ведь гостинцы тетя и правда забыла. «Что ж, придется порыться в „увольнительной“ коробке».
Через пять минут Максим стал счастливым обладателем брелока в виде Эйфелевой башни, а Никита, которому «хватило бы и внимания» — кружки с миньоном.
А еще через полчаса Катя наконец-то перестала думать и о Романе, и о Бурцеве, полностью отдавшись играм с племянниками.
Трель дверного звонка застала ее врасплох. Как быстро пролетело время…
Вечером, после того как детей уложили спать, Марина с Катей устроились за кухонным столом.
Марина достала закуски, а потом жестом фокусника выудила из дальнего ящика бутылку водки. Из другого достала банку маринованных огурцов.
— Будешь? — спросила у Кати, подняв бутылку повыше.
— Нет, и тебе не советую, голова ж будет раскалываться.
— Ай, — махнула рукой сестра, — раз в год можно.
Она налила рюмку, молча ее выпила и хрустнула огурцом.
Сестры минут десять сидели в полной тишине, размышляя каждая о своем.
— Ты с мамой не разговаривала сегодня? — поинтересовалась Катя.
— Ты имеешь в виду о папе? Нет, конечно. Ты же знаешь, она не говорит о нем… даже в этот день. Точнее, тем более в этот день. Мне кажется, она до сих пор его не простила.
Сестры снова замолчали, слышался лишь хруст огурца, которым Марина закусывала.
А Катя погрузилась в воспоминания об отце.
Обе сестры очень любили папу, и его смерть стала для них ударом. Только Катя перенесла это намного хуже, потому что с детства была папиным хвостиком. Он смеялся и в шутку называл дочь Ириской за ее липучесть.
Ей исполнилось семь, а Марине — пять, когда отца не стало.
Сергей Плошкин — художник и фотограф, творческая душа, невероятной доброты человек — как говорили о нем те, кто его знал. Он безумно любил свою жену и дочек, правда, вместе с этим был натурой забывчивой и увлекающейся. То поесть забывал, то не спал до утра, то еще что.
В состоянии вдохновения, или так называемого потока, забывал обо всем и творил, творил, творил…
Вот и в тот зимний день город настиг ледяной дождь* — явление красивое, но крайне опасное.
Сергей схватил фотоаппарат и сообщил жене, своей любимой Валюше, что пойдет снимать эту красоту на пленку.
«Когда еще такое будет! Какое невероятное сочетание стихии и человеческих творений!» — восторженно восклицал он.
Жена как могла уговаривала его остаться дома, но тщетно.
Он пообещал не задерживаться, поцеловал своих девочек на прощание и выскочил из квартиры.
На него упало дерево, переломившееся пополам под тяжестью оледенелых веток, когда он в очередной раз забылся в поисках лучшего кадра.
Катя как сейчас помнила, как кричала и рыдала мама, как потом, когда ей принесли тот проклятый фотоаппарат, достала пленку и яростно искромсала ее ножницами.
После этого она не говорила о муже и отце ее детей. И девочкам запретила.
На все попытки отвечала вспышками гнева, и в конце концов Марина и Катя отстали от мамы, выуживая информацию по крупицам у тех, кто папу знал.
— А ты? — вдруг разорвал тишину вопрос Марины.
— Что я? — не поняла Катя.
— Ты отца простила?
— За что? — опешила Катя.
— Ну как за что. За то, что бросил. За то, что умер, оставил одну, — горько вздохнула Марина. — Ты так его любила, а он ушел из твоей жизни — вот за что.
— Я… э-э-э… — Марина впервые задала такой вопрос, который обрушился на Катю не хуже водопада ледяной воды.
«Разве можно злиться на человека за такое?» — опешила она и застыла с открытым ртом.
А потом вдруг поняла: можно. Ведь она так много не успела сказать! Так многое узнать от него. Он же обещал выдать ее замуж только за самого лучшего мужчину на планете…
«Папочка…» — простонала она про себя, а потом вдруг разрыдалась.
Ее давний друг — боль, нестерпимая и словно сжимавшая в тиски всё тело, годами жила внутри, но до этого дремала в самом темном и дальнем чулане памяти. А теперь вырвалась наружу и начала с чувством грызть Катю.
Марина тут же встала, подошла к сестре, обняла ее.
— Правильно, сестренка, освободись уже наконец, сколько можно это в себе носить! — Она начала гладить Катю по голове. — Ты же даже меня к себе не подпускала после этого… Впрочем, подпускала ли вообще хоть кого-то? Плачь, родная плачь. Всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо…
Теплые руки сестры и ее голос вскоре сделали свое дело, Катя постепенно перестала всхлипывать, затихла, а потом и вовсе уставшим голосом сказала:
— Пойдем спать?
— Пойдем, — улыбнулась ей сестра.
Всю ночь Кате снился отец. Она снова была маленькой девочкой, и вместе с отцом бегала по зеленой лужайке, залитой солнечным светом.
А потом вдруг увидела себя уже взрослой. Сидела рядом с отцом, который рисовал что-то на мольберте, и грызла травинку.
— Смотри, моя ириска, это твой муж — самый лучший на всей планете! — улыбнулся ей отец, повернул мольберт к дочери… и она проснулась.
*Ледяной дождь — это атмосферное явление, которое возникает из-за разницы температур. Капли дождя, приближаясь к земле, очень быстро застывают, но только снаружи, поэтому каждая такая капля — это, по сути, прозрачный шарик льда с незамерзшей водой внутри. Когда эти шарики падают, они раскалываются, и жидкость выливается, тут же замерзает и образует корку льда на поверхностях — машинах, ветках деревьев, крышах домов и так далее.
Глава 34. Принц и нищий
— Офиге-е-еть! — выдохнула в телефон Галина, когда Катя рассказала о том, что ее уволили. — Во дела… И что ты планируешь делать?
— А я еще не решила. — Катя с аппетитом вгрызлась в сочное зеленое яблоко.
Она сидела на диване, свесив с него одну ногу, а вторую поджав под себя. Потом заявила:
— Озадачусь этим завтра. А если серьезно, отдохну пару недель, а потом и поразмышляю. Ты же знаешь, я всё равно собиралась до конца года окончить курсы, собрать портфолио и разместить его на фотостоках.
— Ты там с голоду зубы на полку не сложишь? — забеспокоилась Галина.
— Пф-ф… — фыркнула Катя. — Вот уж за что маме спасибо, так это за то, что приучила откладывать. На несколько месяцев запасов точно хватит.
— Ну ты говори, если что, помогу, — предложила помощь подруга и, прокашлявшись, спросила: — Ты с Романом не пообщалась? Так и не берешь трубку?
— Нет, — слишком поспешно ответила Катя, замялась, отложила яблоко в сторону. — Не готова я с ним говорить.
— Ну да, ну да… Когда прекрасная дева решилась на разговор с принцем, пришлось вместо подготовленной речи поздравлять его с десятой годовщиной свадьбы и рождением третьего ребенка. Не от девы, разумеется, — саркастично усмехнулась Галя.
— Ну что ты начинаешь? Поговорю. Вот прямо сегодня. Только я ведь не всё о Медведе рассказала, — поморщившись, перевела тему Катя.
— Так выкладывай!
— Он… — Катя выдержала театральную паузу, — пригласил меня на свидание!